Крутой техасец
Шрифт:
– Я начинаю привыкать к этому. Это состояние у меня становится перманентным, когда ты рядом.
– О!
– Да, о!
– Почему же ты не сделаешь что-нибудь?
– Что ты имеешь в виду?
– Удовлетворить себя. В моей постели. Прямо сейчас.
– Но по моей программе мы должны еще пить шампанское и танцевать. Я понимаю, что налетал раньше на тебя, как взбешенный бык. Я хочу прекратить это. Я хочу, чтобы у нас с тобой была романтическая ночь.
Нежность переполнила ее душу. Она поцеловала его в подбородок.
– Я ценю твою заботливость.
Они продолжали танцевать. Ее руки то обвивались вокруг его шеи, то гладили его грудь.
– Дорогая, – сказал он, – это становится невыносимым. Я больше не могу терпеть.
– Я знаю, – сказала она, стараясь не смеяться. – Я это чувствую.
Кончиком языка она провела вдоль его ключицы, а ее руки стали гладить его спину. Он первый раз сбился с ритма.
– Детка, не знаю, смогу ли еще это долго вынести.
– Да, в самом деле?
Она наклонила его голову, укусила его за нижнюю губу и прижалась к нему своим животом и бедрами.
– Все! – глухо сказал он, схватил за руку и повел в спальную комнату.
Она, смеясь, засеменила за ним, с трудом сумев на мгновение задержать его, чтобы задуть свечу, когда они оказались рядом с ней.
– Ты ведьма, – сказал он, на секунду прерывая свои поцелуи.
Она выше подняла голову, чтобы он мог легче достать ее шею.
– Почему?
– Потому что ты меня приворожила. Около тебя я перестаю соображать.
Он начал бешено срывать ее одежду, целуя каждую вновь обнажаемую часть ее тела.
Она с таким же лихорадочным нетерпением стала расстегивать и срывать его одежду. Рубашки, джинсы, туфли, босоножки – все полетело куда попало. Его трусы упали на лампу. Ее трусики – на спинку кровати. Они повалились на кровать, целуя, гладя, бормоча, лаская друг друга.
У нее перехватило дыхание. Ее желание росло. Ее тело нетерпеливо требовало, чтобы он вошел в нее скорее, прежде чем она умрет от избытка страсти. Он рванулся, оказался вверху на ней, затем резко и глубоко вошел в нее. Она вскрикнула от ни с чем не сравнимого ощущения его пылкой плоти в ней, и тоже стала двигаться, чтобы усилить это бесподобное наслаждение.
Глубокий протяжный стон вырвался из его груди. «О Боже, я хочу тебя съесть», – прошептал он и с хищным рычанием прильнул своими горячими жадными губами к ее рту. Его язык ворвался в ее рот и стал двигаться в нем, согласуясь с тем ритмом, в котором его тело мощно накатывалось на нее. Она захватила в ладони его волосы, широко открыла рот, всасывая и лаская им его язык, она обвила своими ногами его бедра и стала сначала покорно, а затем так же решительно и неистово отвечать на каждый порыв, каждое движение его тела. Два диких создания метались, извивались, ползали, поднимались и падали. От счастья и восторга их кожа покрылась потом и стала скользкой. Она рванулась, заставляя его повернуться на спину, выпрямилась, села на него верхом и бешено ринулась к счастью, управляя им, словно необъезженным мустангом. Вдруг она почувствовала, что все достигло предела. Он выгнулся, и хриплый, тихий стон вырвался из его груди. Стон стал громче и резче, и он перестал двигаться, его напрягшееся тело застыло. Первая волна блаженства хлынула на него в тот момент, когда он почувствовал, как мощные конвульсии начали сотрясать ее тело,
Она перестала двигаться, перестала дышать. Все ее внимание без остатка было поглощено глубиной ее счастья и благодарностью к этому человеку.
Исчезло время, пространство, ощущение реальности. Было только ощущение счастья и бешеной радости.
Уставшая и потрясенная своими ощущениями, Кейт откинулась на согнутые в коленях ноги Нида.
С трудом переводя дыхание, он выдохнул:
– Боже мой.
– Это как раз то, что я думаю.
– Милая, мои слова, наверное, покажутся тебе банальными, но я и никогда, НИКОГДА не испытывал ничего подобного.
– Никогда?
– Никогда.
Она вздохнула:
– И я тоже. Я попробую встать, но мне кажется, что я не смогу двигаться по меньшей мере полчаса.
Он улыбнулся.
– А я вот жаловаться не буду.
Он дотронулся до ее увеличившейся груди, мягко погладил и обхватил ладонями.
– Я всю свою жизнь ждал тебя. Мне ничего больше не хочется. Хорошо бы пробыть здесь, никуда не уходя и не вставая, целую неделю, чтобы смотреть на тебя, трогать тебя. – Его рука скользнула вниз по ее влажному животу к тому месту, где они еще были связаны друг с другом. Палец коснулся чувствительного места, и она вздрогнула.
Он стал нежно гладить там, и она ощутила, как волны наслаждения опять потекли по ее телу, набирая высоту и силу.
– О, о-о, – выдохнула она, закрывая глаза и наваливаясь телом на его палец. Он увеличил темп, и вскоре еще один момент блаженства потряс их.
Ее напрягшееся тело пронизывали дивные ощущения. Потом, когда замер последний всплеск блаженства, она подняла свои отяжелевшие веки и посмотрела на него. В его ответном взгляде она увидела такую сладостную муку, что у нее на глаза навернулись слезы.
Он обвел ее подбородок своими пальцами.
– О, Кейт, я люблю тебя. Так люблю тебя. Какая же жизнь у нас будет с тобой вдвоем!
Ей показалось, что какой-то железный кулак схватил ее сердце. Она легла сверху на него и положила ему на плечо свою голову. Слезы, которые она пыталась сдержать, хлынули из глаз. «Да, какая жизнь», – подумала она.
НО ОЧЕНЬ НЕДОЛГО.
Глава 9
Кейт ехала на Старлайт совсем одна. Имя «Старлайт» носила степенная, твердо стоящая на ногах кобыла из конюшни Нида. Кейт ехала верхом по склону известкового холма, на котором кедры, горный лавр и карликовые дубы перемежались с кактусами. Вот уже целую неделю каждое утро Нид учил ее держаться в седле. Он хвалил ее и говорил, что у нее имеются прирожденные навыки езды. А она обнаружила, что просто влюблена в езду верхом. Особенно ей нравилось ездить самой, что случилось, когда у Нида было много работы.
На вершине холма она остановилась, спрыгнула с лошади и бросила поводья, поскольку была уверена, что тренированная кобыла никуда не забредет. Кейт залезла на большой валун, уселась на него и, подтянув ноги, уперлась в них подбородком. Это было одно из ее самых любимых мест. Тихое и спокойное. Кроме того отсюда открывался великолепный вид на окрестности: вдали виднелся бар «Козырь», ближе, на пастбище, паслись рыжие коровы, направо и налево расстилались ковры диких цветов, а с другой стороны пастбища на небольшом возвышении был виден строящийся дом.