Крутые берега
Шрифт:
Флора с трудом удержалась от того, чтобы открыть ему свои объятия. Вместо этого она отодвинулась на противоположный край кровати, аккуратно отстегнула черные чулки и медленно стянула их со своих длинных ног.
— Хорошо, что хоть догадался извиниться, — проворчала она. — Ты вел себя как последний хам! — И она ценой невероятных усилий наградила мужа сердитым взглядом.
— Ты права, — грустно согласился Лайм.
Он так старательно пытался изображать раскаяние, что ей захотелось немедленно прижаться к нему. Но нужно было делать вид,
— И это все, что ты можешь мне сказать?
Лайм начал расстегивать рубашку.
— А что еще я должен говорить? Я же извинился! — обиженно пожал он плечами.
— И ты полагаешь, что этого достаточно? Одно слово, и я обо всем забуду?
— А это уже зависит от тебя, — невозмутимо ответил Лайм. В свете лампы его глаза казались скорее серыми, чем голубыми. — Ты, конечно, можешь раздуть из этого целый скандал, и мы поссоримся на месяц, — ты этого хочешь?
Он сбросил рубашку, обнажив мускулистый загорелый торс. Впервые за всю их совместную жизнь Флора не потеряла голову при виде тела мужа.
— Я раздуваю скандал? — задохнулась она от возмущения. — По-твоему, это я…
— А кто же?
Лайм снял брюки и остался в трусах. Флора стала расстегивать свое платье, но не могла справиться с молнией на спине.
— Дай-ка я, — предложил муж.
Он всегда сам раздевал ее, и глупо было бы не воспользоваться его помощью. Но на этот раз он так быстро справился с заданием, что Флора рассердилась еще сильнее.
— Могу поспорить, что даже со связанными руками ты за секунду разденешь любую женщину! — сердито выпалила она.
Лайм улыбнулся в своей обычной лениво-насмешливой манере.
— Предлагаешь попробовать? — невинным голосом осведомился он.
Флора машинально отметила, что любой мужчина выглядел бы смешно в трусах и длинных носках. Любой, но не ее муж! Каким-то непостижимым образом он умудрялся даже в таком виде сохранять свою сексуальную привлекательность.
— По-моему, у тебя было время попрактиковаться до того, как мы поженились! — запальчиво воскликнула она.
— Дорогая…
— Не называй меня так!
Лицо Лайма неожиданно стало серьезным.
— Три последних года, — пожалуйста, прими во внимание этот факт, — я раздевал тебя и только тебя, любовь моя.
Флора недоверчиво прищурилась.
— Но ведь мы знакомы с тобой всего восемь месяцев…
— Да, а женаты лишь полгода, — с готовностью согласился он.
— Н-но… — замялась она, ошеломленная его словами. Раньше Флора никогда не осмеливалась затрагивать тему его добрачных связей. Она не сомневалась, что их было немало. Одна из его бывших подружек — очень эффектная особа — даже осмелилась ворваться к Лайму в офис и устроить скандал в присутствии секретарши, о чем та впоследствии под большим секретом поведала Флоре. Так что утверждение ее мужа было более чем сомнительным. — Так ты утверждаешь, что не… что ни с кем не… — Флора запнулась, силясь подобрать подходящее слово. — Целых два года?
— Я понял, что ты хотела спросить, — поддразнил ее Лайм.
— Ты еще издеваешься!
Он отрицательно покачал головой.
— И не думал. Назовем вещи своими именами, — я действительно не спал ни с одной женщиной в течение двух лет до встречи с тобой.
Флора не отрывала от мужа недоверчивого взгляда. Она торопливо накинула халат.
— Я тебе не верю!
Лайм пожал плечами, усмехнулся и снял с себя остатки одежды, оказавшись перед ней в чем мать родила.
— Конечно, дорогая, это твое право.
Он произнес это так, словно хотел закрыть тему, но Флора не сдавалась:
— Ты, конечно, понимаешь, что твое заявление звучит не особенно правдоподобно?
— Почему? Нет же ничего странного в том, что ты прожила двадцать четыре года девственницей, так почему же нельзя допустить, что мужчина может поститься два года?
Флора взяла расческу и распустила свои длинные черные волосы.
— Ну, может, некоторые… — с сомнением протянула она.
— Но не я, — с уничтожающей прямотой закончил он.
Флора молча кивнула, почему-то утратив интерес к разговору. Она снова вспомнила его нелепые обвинения в том, что у нее связь с Келвином. Однако Лайм так редко рассказывал о себе, что глупо было бы останавливать его.
— Ты — нет, — подтвердила она.
— Может, объяснишь, почему?
— Потому что ты… у тебя… слишком непомерный аппетит, дорогой, — наконец нашлась она и разозлилась еще сильнее, когда он, запрокинув голову, громко расхохотался.
— Непомерный аппетит! — повторял он. — Ну и выражение! Скажи еще, необузданные желания — это, наверное, лучше подойдет?
— Что ж, ты сам этого хотел…
— Ну-ну, говори…
— Ты любишь только секс, Лайм! — почти выкрикнула она. — И тебе всегда мало!
— Не просто люблю, — поправил он, — а обожаю. Ты, милая, кстати, тоже. Конечно, ты поздновато вошла во вкус, но… — Он кашлянул. — Знаешь, я и не подозревал, что существуют женщины, которые так легко возбуждаются.
— А я не подозревала, что существуют мужчины, которые рвут на своих женах белье, дорогое, между прочим, швыряют их на пол и заставляют… заставляют…
— Стонать от наслаждения, — закончил за нее Лайм с насмешливой улыбкой. Однако, заметив, что уголки ее рта, дрогнув, поползли вниз, он обнял жену и ласково прижал к себе. — Прости, родная, — искренне прошептал он. — Не плачь, пожалуйста. Я был неправ. Я злой, самодовольный болван. Но я тебя люблю…
— Я тоже тебя люблю, — всхлипнула Флора. — Но не понимаю, почему ты… почему ты…
Лайм подложил ей подушку под голову и сам пристроился рядом.
— Я и сам не понимаю, — вздохнул он. — Ты значишь для меня так много, как ни одна женщина на свете. Иногда меня это даже пугает. — Он снова вздохнул, встретившись с ней взглядом. — Всю эту бесконечную неделю я тосковал по тебе и хотел вернуться домой как можно скорее.