Крутые парни не танцуют
Шрифт:
Он засиял, как награжденный медалью за доблесть, на щеке которого запечатлела памятный поцелуй Элизабет Тейлор.
«Как вы умудрились заполучить имя Элвин Лютер в Массачусетсе? Это миннесотское имя», – сказала она.
«Ну да, – сказал он, – мой дед по отцу из Миннесоты».
«Что я говорила? Не спорьте с Пэтти Ларейн». – И она живо пригласила его на вечеринку, которую мы собирались устроить завтра. Он пришел после работы. Под конец, у двери, он сказал мне, что чудесно провел время.
Мы разговорились. Он сказал, что до сих пор живет в Барнстабле (от нас до Барнстабла миль пятьдесят), и я спросил его, не чувствует ли он себя неуютно, работая здесь в сутолоке летнего нашествия. (Провинстаун – единственный известный мне город, где можно задать полицейскому такой вопрос.)
«Нет, – сказал он. – Я просил перевода сюда. Я сам этого хотел».
«Почему?» – спросил я. Ходили слухи, что он работал в Бюро по борьбе с наркотиками.
Он отшутился.
«Знаете, Провинстаун называют Диким Западом на Востоке», – ответил он и визгливо заржал.
Потом он иногда заходил к нам на вечеринки на несколько минут. Если празднество не кончалось за сутки, он появлялся и следующим вечером. Приходя после работы, он позволял себе выпить, тихо беседовал с одним-другим гостем и отчаливал. Только раз – а именно уже после Дня труда – он дал нам понять, что пропустил стаканчик до этого. У дверей он поцеловал Пэтти Ларейн и обменялся вежливым рукопожатием со мной. Потом сказал:
«Я за вас волнуюсь».
«Почему?» – Мне не нравились его глаза. В общении с симпатичными ему людьми он проявлял теплоту, очень напоминающую тепло нагретой солнцем скалы – она действительно горяча, вы ей симпатичны, – но глаза его походили на два ввинченных в эту скалу стальных болта.
«Говорят, – пояснил он, – что у вас слишком богатый потенциал».
Так в Провинстауне не выразился бы никто.
«Да, – сказал я, – уж если я влипну, то по-крупному».
«У меня предчувствие, – заметил он, – что ваше время наступит, когда неприятности будут видны издалека».
«Издалека?»
«Когда все поутихнет». – Теперь у него в глазах по крайней мере появился свет.
«Верно», – сказал я.
«Верно. Вы знаете, о чем я. Что верно, то верно». – И он отправился восвояси. Если бы в его натуре было махать рукой на прощание, я увидел бы, как он машет.
Выпивая в баре ВАЗВ [6] , он бывал более собранным. Я даже видел его поединок с нашим чемпионом по арм-рестлингу Бочкой Коста, которого прозвали так за то, что он с легкостью выкидывал бочки с рыбой из трюма на палубу, а при низкой воде и с палубы на причал. Когда доходило до арм-рестлинга, Бочка мог положить любого рыбака в городе, но как-то раз Ридженси принял его вызов, сделанный на пари, и все оценили то, что он не спрятался за свой мундир. Бочка победил, хотя ему пришлось поработать достаточно долго, чтобы ощутить горечь надвигающейся старости, и Ридженси помрачнел. По-моему, он не привык проигрывать. «Вы неудачник, Мадден, – сказал он мне в тот вечер. – Только и знаете, что валять дурака».
6
Ветераны американских зарубежных войн – старейшая общенациональная ветеранская организация.
Однако на следующее утро, когда я шел по улице за газетой, он остановил рядом патрульную машину и сказал: «Надеюсь, вчера я не слишком много себе позволил». – «Забудем». Он начал меня раздражать. Я уже предвидел конечный результат – большегрудую мамашу с увесистым фаллосом.
Теперь, в кабинете, я сказал ему:
– Если вы позвали меня сюда только затем, чтобы сообщить, что видели Пэтти Ларейн, это можно было сделать и по телефону.
– Я хотел с вами поговорить.
– Мне не идут впрок чужие советы.
– Может, это мне нужен совет. – Следующую фразу он произнес с гордостью, которой не мог скрыть, точно сама мужская суть, истинное клеймо качества заключалось в силе, необходимой для поддержания в себе такого рода неискушенности: – Я не слишком хорошо знаю женщин.
– Это уж точно, если обращаетесь за подсказкой ко мне.
– Мак, давайте напьемся как-нибудь вечерком, да поскорее.
– Ладно.
– Знаете вы это или нет, но кроме нас в городе нет настоящих философов.
– Тогда вы единственный мыслитель, порожденный правым крылом за последние годы.
– Эй, не брюзжите, пока в вас не стреляют. – Он тронулся к двери проводить меня. – Пошли, – сказал он, – прогуляюсь с вами до машины.
– Я без нее.
– Вы что, боялись, что я арестую ваш драндулет? – Это так развеселило его, что он ржал всю дорогу по коридору и перестал только на улице.
Перед тем как распрощаться со мной, он сказал:
– Та делянка с коноплей в Труро еще ваша?
– Откуда вы о ней знаете, Элвин?
На его лице изобразилось недовольство.
– А что это, по-вашему, тайна? Все говорят, что у вас своя травка. Я и сам пробовал. Пэтти Ларейн собственноручно положила мне в карман пару косяков. Качество что надо – примерно такие я курил во Вьетнаме. – Он кивнул. – Слушайте, мне плевать, левый вы или правый, плевать, к какому там крылу вы принадлежите. Я люблю траву. И вот что еще скажу. Консерваторы правы далеко не во всех пунктах. Тут они как раз промахнулись. Думают, что марихуана растлевает души, но я в это не верю – я верю, что благодаря ей туда проникает Бог и борется с дьяволом.
– Ну-ну, – сказал я. – Если вы на секунду перестанете говорить, у нас может получиться беседа.
– На днях, вечерком. Давайте напьемся.
– Заметано, – сказал я.
– А пока – если б я хранил свой урожай на участке в Труро… – Он умолк.
– Ничего я там не храню, – ответил я.
– Я и не говорю, что храните. И знать ничего не хочу. Я только говорю, что если бы у меня там что-нибудь лежало, то сейчас было бы самое время забрать.
– Почему?
– Не могу же я вам все рассказывать.
– Просто решили попугать?
Прежде чем ответить, он выдержал приличную паузу.
– Вот что, – сказал он, – я служил в полиции штата. Вам это известно. И я их знаю. Большинство там – хорошие ребята. Не очень остроумные, и им никогда с вами не сравняться, – но хорошие.
Я кивнул. Подождал. Думал, это еще не все. Но оказалось, что все, и тогда я заметил:
– Но насчет марихуаны они не шибко покладистые.
– Они ее ненавидят, – сказал он. – Так что держитесь от греха подальше. – Он сногсшибательно хлопнул меня по спине и исчез в полуподвале ратуши.