Кружевница. Романы
Шрифт:
Аньес погладила пылающую щеку Жюльена тыльной стороной ладони.
— Жюльен, деточка, наша Клементина сейчас поставит тебе банки.
— Банки? — слабым голосом повторил Жюльен.
— Это очистит тебе бронхи.
Аньес и Клементина помогли ему приподняться и сняли с него пижамную куртку. Клементина села на кровать и поставила поднос себе на колени.
— Повернись на живот, малыш! — сказала она.
Жюльен с трудом повернулся. Клементина подожгла кусок ваты и засунула его в банку.
— Давай! Только расслабься!
И она ловко поставила банку ему на спину.
— Ох!
Аньес вдруг вся побелела.
— Ах!
— Я играла сестер милосердия в нескольких фильмах.
И поставила вторую банку.
— Ох!
— Ах! — опять вскрикнула Аньес и вышла из комнаты за секунду до того, как упасть в обморок.
— Не волнуйтесь, все будет хорошо!
И она поставила третью банку.
— Ох!
— Ну-ну! Это не больно!
Жюльен приподнялся на локтях и пристально взглянул на Клементину.
— Неправда! Это больно! — произнес он с мрачной убежденностью.
Клементина поставила четвертую банку.
— Мужчина ты…
— Ох!
— … или нет?
Когда она ставила пятую и шестую, Жюльен не проронил ни звука.
— Ну, вот и все!
— Не все! — сказал Жюльен.
— Как это — не все?
— Вы хотели знать, мужчина я или нет, верно?
Глаза Клементины широко раскрылись от изумления. Под юбкой! Да! У бедра! Эта рука! Она хотела встать, но другая рука схватила ее за талию. Как ей вырваться? Пощечина! Негодный шалопай заслуживает пощечины!
Жюльен и не подумал увернуться, он схватил и прижал к горячей щеке ладонь Клементины, которая уже злилась на себя за то, что ударила больного мальчика. Ведь у него жар! Болезнь повлияла на мозг, он сам не знает, что делает!
А Жюльен нежно лизал ладонь Клементины: он как больной зверек, подумала она, и глаза ее увлажнились слезами.
— Клементина! — стонал больной зверек. — Я хочу лизать вас!
— Ну конечно, бедный малыш! (Он это и делал!)
Свободной рукой она коснулась влажных от пота завитков на лбу Жюльена.
— Говорят, у меня получается очень хорошо, — продолжал он в бреду.
— Что получается, малыш?
— Каждый вечер я делаю это с Анжель, с Жюстиной и с мадам Лакруа, а утром — с Лизелоттой, в ванне!
И тут его рука проникла под трусики Клементины, до которой наконец дошел смысл сказанного. Она вскочила так порывисто, что разорванные трусики остались в руке дерзкого больного. Она хотела спастись бегством от юного безумца, позвать на помощь, если он будет гнаться за ней, но трусики! Не могла же она оставить у него в руке свое белье, даже разорванное! Что подумают люди? Пока она пыталась осознать тот факт, что ее репутация, розовый лепесток ее чести, нежный друг ее стыдливости теперь находится во власти похотливого юнца (Боже! Что он намерен с этим делать?), Жюльен прыгнул с кровати и встал перед ней. От резкого движения пижамные штаны упали, обнаружив явные признаки выздоровления!
— Будет вам, Жюльен! Успокойтесь!
Она отступила на два шага назад, но Жюльен сделал три шага вперед, и банки у него на спине застучали друг о друга.
— Жюльен! Милый Жюльен! Ты нас поранишь!
«Нас!» Она сказала: «нас»! С ужасом она поняла, что сказала «нас»! Что происходит? Жюльен взял ее за талию, притянул к себе. Она почувствовала, как колени ее подгибаются. Но пират не выпустил ее из объятий и железной рукой втащил на борт.
Она была почти без чувств, когда корабль поднял якорь. Словно сквозь пелену она услышала, как тяжелая цепь
Жар удесятерял силы Жюльена. В мгновение ока он убрал все паруса Клементины и сорвал с нее лифчик, открыв две перламутровые груди, две морские раковины. Чтобы завершить маневр и выстоять в надвигающейся буре, он побросал за борт паруса с бушприта, бизань- и фок-мачты. Лихорадочно горящими губами он обследовал верхнюю палубу и корму, а затем взялся за руль.
Внезапно поднялся ветер, море разыгралось. Вдали прогремел гром. Теперь Жюльен видел впереди лишь бушующие волны. Он вел судно не по карте, а на глазок. Нет, даже не так! Он вел его на ощупь, по запаху, по соленым брызгам, беспрестанно орошавшим его лицо.
Их было по меньшей мере два десятка, два десятка флибустьеров, овладевших Клементиной. Насилие клокотало в ней. Она, конечно, погибнет! И это будет ее лучшая роль!
Она не нуждалась в режиссере. Слишком давно она мечтала об этой сцене. Ее распластали на палубе, привязали к мачте. Режиссер кричит: «Мотор!» — и Дуглас Фербэнкс, его дублер, остальные актеры и несколько актрис, и еще статисты, осветители, сценарист (и, разумеется, автор этой книги!) бросаются на нее и совершают над ней насилие!
Но все это, конечно, происходило только на кинопленке! Никто с ней ничего такого не делал…
Проплыв среди актиний, Жюльен добрался до сокровеннейшего из кораллов океана Клементины, который колыхался под его губами.
Он крепко держал ее за бедра, словно пил из большой чаши с двумя ручками, тяжелой золотой вазы, украшенной драгоценными камнями. А Клементина скатывалась в чарующую бездну вновь и вновь повторявшегося обморока.
На этот раз Жюльен решил идти до конца. Анжель, Жюстина и другие в последнюю минуту останавливали его. Но Клементина! В своих грезах о насилии она унеслась так далеко! Не обесчестить ее на самом деле значило бы ее обмануть!
Глава пятьдесят седьмая,
в которой выясняется, что ничего не случилось
Но Клементина приходила в себя! Пиратский корабль уплывал куда-то вдаль, к горизонту. «Боже! Что со мной случилось?» — прошептала красавица актриса. «Почему я голая?» Ее туманный взгляд остановился на Жюльене. «Что ты тут делаешь?» В данную минуту он не делал ничего и простодушно признался в этом. «А почему ты тоже голый?» По-видимому, у бедной женщины не осталось никаких воспоминаний о пережитом. Она попыталась встать, найти что-нибудь из одежды, чтобы прикрыть наготу, но тело ее не слушалось. Она задумалась. Она хотела вспомнить, хотела понять, напрягала для этого все силы. В уме всплывали только разрозненные картины, которые смешивались с более давними воспоминаниями.