Кружки любви
Шрифт:
В жизни, которую я вел до тюрьмы, я не был достаточно хорош ни для одной женщины. Я относился к ним плохо. Я не был грубым или жестоким, но я также не был добрым и внимательным. Они хотели быть со мной из-за власти, которой я обладал, и того, что я мог им дать. А я в свою очередь хотел трахать их киски, даже не напрягаясь. Это работало идеально на протяжении долгого времени.
Когда-то я был увлечен одной женщиной. Она была, как я могу судить сейчас, лишь низменным подобием женщины, и она разрушила мою жизнь. Теперь я все понимаю, лучше бы конечно, я понял это раньше, но я был ослеплен ею и глуп. Я был самоуверенным. Жизнь творит чудеса, как и камера шесть на
Тюрьма не помогает преступникам исправиться. Она создает их. Я был преступником, прежде чем освободился. А теперь я просто стал более изощренным преступником, годы добавили ненужного опыта. Я стал быстрее. Я стал хитрее. Я стал больше знать. Теперь я больше просчитываю и больше молчу, нежели говорю. Я стал совершенно равнодушным к чужому горю и печалям. Я и прежде был довольно-таки бесчувственным мудаком, но теперь я стал его лучшей версией. В прошлом у меня случались моменты, когда проскакивали эмоции, хотя эти моменты были довольно редкими, но они были. Теперь нет ничего, гребаная ледяная пустыня. Эмоции — нечто, что делает нас уязвимыми, теперь я их полностью отпускаю за ненадобностью. Я научился оттеснять их на задний план. На данный момент мое неизменное состояние — злость. Но злость для меня не есть эмоция. А Эмили... Она словно насыщает меня теплом, настолько опьяняющим, что я забываю о своих принципах, злости и обо всем другом. Я рядом с ней живу и чувствую.
Таким образом, с появлением Эмили я перестал быть глухим к чужим чувствам и горю, я перестал быть ледяной пустыней.
Эмили заканчивает свой последний поход за продуктами от машины до двери и закрывает гараж. Огни создают мягкое свечение света из ее окон, когда она двигается через свой дом. Она в безопасности там. Я не думаю, что Адам ворвется, но мы никогда не можем знать всего наверняка.
Я завожу свою машину и трогаюсь с места.
Когда я проезжаю мимо ее дома, Эмили стоит перед окном, разговаривая по телефону, и смеется. Я ощущаю тепло во всем теле, пока еду домой. Это единственная причина, по которой я буду красть у нее тепло до конца своей жизни, и я буду удовлетворен этим, потому как я буду довольствоваться самым ценным сокровищем, что когда-либо познала Земля.
Эмили Гарнер.
Я снова рано приезжаю в свой магазин для того, чтобы позволить себе насладиться крошечными моментами наедине с Эмили. Как только я подхожу к задней двери, то вижу, как Эмили поднимается по крутой тропинке, которая ведет к центру города. Магазины на той стороне улицы, будто специально расположены для более удобного наблюдения за ней. Я могу, не напрягаясь, наблюдать за ее передвижениями через стеклянную заднюю дверь.
Пока я наблюдаю за тем, как Эмили наслаждается кружкой кофе в полном спокойствии, я погружаюсь в свои мысли. Затем я вижу, как она возвращается в свой магазин, покачивая бедрами. Я словно выпадаю из реальности на некоторое время. Пока я пытаюсь понять, зачем она выходила, я захожу в свой магазин и вижу причину, по которой она сделала это. Я вижу, что в прорезь двери для почты был всунут конверт.
Я вытаскиваю его из скрипучих прорезей для почты и разрываю бумагу. Шестьсот долларов. Черт меня побери. Я тру ладонью лицо и глубоко дышу, когда достаю от нее записку.
Гаррет,
Хочу
С уважением, Эмили.
Серьезно? Она, должно быть, шутит.
— Что ты хмуришься, парень? — говорит Клайд позади меня.
Я оборачиваюсь и бросаю конверт в его направлении. Он ловит его в воздухе и смотрит внутрь.
— Дерьмо, — фыркает он, снимая свою кепку с надписью Джон Дир, чтобы почесать свою лысую голову. — Оставь ее в покое, Гаррет. Она пытается делать правильные вещи. Эмили — хорошая девочка.
— Угу, — фыркаю я.
— Хочешь, чтобы я пошел купить кофе и оставил ей шесть сотен чаевых?
Я фыркнул, думая, что это неплохая идея. Но, зная Эмили, она отдаст чаевые Джордану мне назло. Это не та игра, в которую я готов играть. Я сказал ей не бесить меня. Сейчас я в ярости.
— Успокойся, — говорит Клайд, бросая тень на стол для заказов. — Дерьмо.
Я оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть, на что он там смотрит.
Сара.
Дерьмо.
Джордан останавливается перед магазином и паркует свой красный корвет LT 1 1970 года, вероятно, чтобы выгрузить кое-что. Это единственная причина, по которой он может останавливаться там. Он выпрыгивает из своей машины и кричит на Сару. Клайд и я подходим к двери и приоткрываем ее, чтобы услышать, о чем они говорят, прячась как маленькие дети.
— Сделаешь это снова, и я расскажу всему долбаному городу о тебе и твоем дерьме. Оставь ее в покое, — рычит Джордан.
— Отдыхай, Джордан. Я не боюсь тебя. Что у тебя может быть на меня?
Взгляд Джордана пригвождает ее к месту, говоря ей тем самым все, что мне нужно знать. Ей тоже, судя по ее реакции.
— Ты ничего не знаешь, — рычит она, оборачивая руки вокруг своей груди в защитном жесте.
— Я знаю каждую гребаную вещь. Оставь Эмили в покое и можешь держать свое дерьмо при себе. Если еще раз с ней заговоришь, то я выложу все. Я сыт тобой по горло. Думаешь, твое дерьмо не воняет? Позволь сказать тебе кое-что, от тебя несет как от проклятой канализации. Радуйся, что Шарпа не было достаточно долго в городе, и он не знает, с кем связался. Продолжай в том же духе, и он будет первым в моем списке, кому я расскажу о твоих грешках.
Он отталкивается от машины и сокращает между ними расстояние. Я не могу слышать, о чем они говорят, но чтобы там не было, Сара спешно направляется к своему магазину. Джордан смотрит ей в след, пока она не скрывается за дверями, затем он садится в машину и направляется к парковке. Он остановился специально, чтобы разобраться с ней.
— Мне всегда нравился этот парень, — говорит Клайд, когда мы возвращаемся в магазин.
— Ты знаешь о его старике? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, насколько я был не в курсе происходящего.
— А ты нет?
Я качаю головой.
— Будучи в тюрьме ты пропустил много всего. Девлин просветил тебя?
Я киваю. Я должен был сказать Клайду о Девлине и Дженне, когда Сара вернулась сюда вчера. Он понял, почему я согласился сделать одолжение Девлину, и хотел как следует надрать мне задницу, когда узнал, что в разгар ссоры я позвал Сару, чтобы таким образом обезопасить Эмили. Если честно, я сам себе захотел надрать задницу.
— Он будет защищать Эмили. Это уж точно, — говорит он, кивком указывая на ее магазин.