Кряка
Шрифт:
Тревога так же быстро улеглась, как и поднялась. В наступившей тишине было слышно, как Вера и Аня, охая, растирали ушибленные лбы.
– Слушай, Вера!
– сердито спросила Аня.
– У тебя по зоологии какая отметка?
– П-пять, - чувствуя подвох, неуверенно ответила Бирюк.
– А что?
– Я бы на месте учителя двойку тебе пожалела бы. Ондатры испугалась.
– Ну, теперь она хорошо запомнит ондатру!
– засмеялась Елизавета Петровна.
– Давайте спать, девочки, а то скоро вставать.
Утром
Елизавета Петровна, сидя на раскладушке, торопливо расчёсывала светлые, коротко подстриженные волосы.
– Аня, сегодня ты дежурная, - : сказала она.
– Да, да, я знаю, - ответила Титаренко.
– Сегодня мне распоряжаться.
Надела тапочки, накинула косынку на голову, вышла из палатки. И тут же возглас:
– Ой, девочки, как тут хорошо-то! Выходите скорее!
Лиман спал. Никем не потревоженная ровная гладь воды, словно в зеркале, отражала розоватое небо, стволы камышей, зелёные пучки чакана. Солнца ещё не было, но первые лучи его уже нанесли позолоту на далёкий горизонт, на прибрежные холмы, на макушки деревьев.
Тут и там, словно пробуя горло, робко вскрикивали лягушки. Утята, задрав головы, топтались у проволочной сетки, просили есть.
– Ути! Ути!
– закричала Аня.
– Сейчас, сейчас накормим!
– и тут же распорядилась: - Всем! Всем! Всем! Кормить и поить утят! Вера, Дина, Женя, несите воды, остальные - корм!
Сто двадцать наполненных кормушек опустели в пять минут. Наевшись, утята отходили в сторону, ложились, наводили порядок в своём нехитром туалете. Кому мало досталось, всё ещё бегали от кормушек к поилкам, стуча носами и хлюпая.
Больше всех трудился Кряка со своей шайкой. Набив себе зобы, они, толкаясь, бесцеремонно пробились к дощатой перегородке и принялись громче всех кричать, чтобы выпустили к воде.
Выпускать утят собрались все. Девочки волновались не меньше своих питомцев.
Такой торжественный момент!
– Прямо хоть оркестр выписывай, - сказала Аня, поднимая доски.
Утята качнулись, загалдели и всей массой ринулись в широкий проход. Началась давка. Мутный водоворот из жёлтых утиных носов, чёрных бусинок глаз, грязного клочкастого пуха забурлил, закричал. Слабые были тут же опрокинуты, смяты, сильные лезли по головам, топча своих товарищей.
Елизавета Петровна выронила ведро из рук:
– Ой, потопчат, потопчат! Загораживайте скорее!
Лида и Вера, перепрыгнув через загородку, закричали, замахали косынками, стали теснить возбуждённое стадо. Дина с Женей подбежали к выходу, присели, перегородили руками. Поток уменьшился. Поверженные, грязные, с выпученными глазами, утята поднялись, раскрыли рты, бросились к воде.
Порядок был восстановлен. В проходе, мелькая клювами, неслась, извиваясь, всклокоченная
Становясь на дыбки, смешно махали кривыми отростками крыльев.
Держались утята дружно, плотным стадом. Плавая среди чакана, ныряли в мелководье, далеко не от плывали. Девочки едва успели привести в порядок палатку, приготовить мешанину для утят, завтрак для себя, как ровно к девяти часам, точно по привычному графику, у база раздалось: "Пи-и! Пи-и!" - пришли покушать.
Увидев утят, девочки ахнули: чистые, белые-белые, пушистые и даже важные.
Второй завтрак был куда вкуснее. Густая мешанина из отрубей, комбикорма и костной муки.
– Кушайте, уточки, кушайте!
– раскладывая корм, приговаривала Юля Марьина.
– Растите, уточки, растите на два пуда!
– смеялась Дина.
Поели утята и опять ушли: бултыхаться у берега, ловить лягушат, доставать с илистого дна червячков. Через три часа пришли снова.
Девочки встречали их с радостью. Они очень гордились, что приучили утят к дисциплине.
– Какие вы умненькие, хорошие!
– умилялась Юля.
– С вами ни забот, ни хлопот!
– Оказывается, совсем нетрудно утят на лимане выращивать, - сказала Дина.
– Правда ведь, Лида?
– Правда, правда!
– согласилась Лида, взяла Кряку на руки, прижалась к нему щекой.
Кряка вытянул шею и закричал: "Кря-кря!.." Дина захлопала от радости в ладоши, подбежала, затормошила утёнка:
– А ну ещё!
"Кря-кря!.." - прозвучало в ответ.
– Урра-а-а!
– закричала Дина.
– Наш Кряка будет уткой!
Известие это обрадовало всех. Девочки брали по очереди Кряку на руки и, смеясь от удовольствия, слушали её "кря-кря". Ну конечно, это утка! Селезни кричат совсем по-другому.
С этого дня Кряку стали ещё больше баловать:
кормить из рук, угощать всякими вкусными лакомствами. Вечером, во время ужина, Кряке разрешалось ходить возле стола, выпрашивать кусочки. И, когда ей вместо обещанного мяса, которое она очень любила, давали горелую корочку, Кряка злилась и норовила ущипнуть за голую ногу. Она была большой и важной, и на голове у неё рос хохолок. Как-то, в одно из своих посещений, дед Моисеич, прикинув Кряку на руке, сказал:
– Два кило будет, не меньше. Хорошая, очень хорошая утка, породистая! Берегите её на племя. И шайку её тоже берегите. На выставку пойдут...
Приехавший как-то к девочкам на лодке с уловом рыбы Серёжа чуть не лопнул от зависти.
– Конечно, - сказал он, - с такими утками на любую выставку возьмут! и зло посмотрел на Кряку.
"Противная утка!
– подумал он.
– Встретить бы где-нибудь в камышах да голову свернуть! Прославила на всю станицу. Только об этом и говорят. Хоть глаз не показывай".