Крылатая смерть

Печёрин Тимофей

Другое дело, что нападения этих летающих бестий он ожидал разве что первые несколько дней после разгрома аванонга. Ну, исходя из того, что эти чудовища обычно приходят следом за монстрами в человеческом обличье, каковыми, собственно, и являлись давние враги хелема и подопечные главаря.

Ожидал и опасался… но Масдулаги не спешили прилетать в этот, облюбованный хелема, уголок дикого мира. Потому мало-помалу страх перед новыми врагами притупился, потом сами они вкупе с предсмертной угрозой главаря отошли куда-то на задний план. Не до них стало, проще говоря. И без того дел хватало, чтобы изводить себя этой, гипотетической, казалось

бы, проблемой. Таковы уж особенности жизни в первобытном племени: руки почти все время заняты. А мозг… мозгу не всегда банально хватает энергии, поступающей в организм, чтобы слишком усиленно работать и вышеназванный организм на себя и терзанья свои отвлекать.

В общем, за остаток лета и осень Масдулаги так и не сподобились исполнить угрозу главаря. А когда пришли морозы, бояться местного аналога драконов Сене и вовсе стало казаться смешным. Ну, когда он хотя бы думал на эту тему. Драконы же вроде как пресмыкающиеся. А значит хладнокровные, и, следовательно, теплолюбивые. Активные только в теплую погоду, а в холод впадающие в спячку.

Успокаивая себя этими рассуждениями, Сеня успел увериться в том, что визит Масдулаги не грозит ни ему, ни хелема хотя бы до следующих «дней тумана». Того, чудодейственного тумана, который перенес Сеню в этот мир, а теперь был последней надеждой на возвращение домой.

Да, бросать приютивших его хелема на съедение крылатым монстрам Сене было, положа руку на сердце, жалко. Даже стыдно — так отплачивать им за гостеприимство. Но Сеня надеялся, что к лету и к приходу тумана сумеет разрешить и эту проблему. Например (ну, если Масдулаги все же явятся) предложить пройти через туман вместе с ним всему племени. А что? Хелема вполне могли бы поселиться в каком-нибудь малонаселенном уголке Сениной необъятной родины. И сойти за очередной коренной и малочисленный народ, ведущий традиционный образ жизни. Как ханты, например, манси или селькупы.

И лишь теперь, глядя на кружащую в небе, постепенно снижающуюся крылатую тварь, от воплей которой хотелось зажать уши и забиться куда-нибудь в уголок, Сеня понял, сколь мало было смысла в его рассуждениях. Сколько было в них наивности и самонадеянности.

— Масдулаги! — дрожащим голосом пробормотал Каланг, испытывавший, похоже, примерно те же чувства, что и Сеня.

Тварь успела достаточно снизиться, чтобы можно было рассмотреть ее получше. Рассмотреть — и ужаснуться. Подобно тому, как вопли Масдулаги не походили на крики зверей и птиц, по крайней мере, знакомых Сене, так и внешний вид монстра заставил бы биологов с Линнеем во главе биться в истерике, причем головами об стол.

Начать с того, что от драконов из сказок у Масдулаги были лишь кожистые крылья, ну и способность летать, разумеется. Хотя даже крыльями тварь больше напоминала летучую мышь.

Между крыльями висело длинное сравнительно тонкое тело — не то огромная змея, не то гигантский червяк. Сходству, впрочем, мешали четыре пары еще более тонких лап. Тонких… но едва ли хрупких, как не являются хрупкими конечности насекомых.

Сзади тело было увенчано гнутым хвостом наподобие скорпионьего.

И, конечно же, голова: нечто неправильной формы, лишенное, как Сеня успел заметить, глаз, зато оборудованное пастью, вокруг которой судорожно извивались многочисленные щупальца.

«Ктулху! — пронеслось в Сениной голове, — Медуза Горгона!»

И что такому запредельному созданию время года и температура! Не говоря про такую мелочь, как не вполне летная (из-за снеговых туч) погода.

Долго любоваться на себя, Масдулаги, впрочем, не дал — не за этим сюда прилетел. Снизившись достаточно, он одновременно со своим инфернальным воплем исторг из пасти струю пламени.

Трех человек, как бандерлоги перед Каа в ступоре замерших на берегу, огонь, правда, не задел. Разве что жаром их обдало — от горячего воздуха. Но едва ли крылатый монстр собирался этим ограничиться. Скорее, пристреливался.

Зато атака эта, подготовительная, привела людей в чувство, снова пробудив во всех троих инстинкт самосохранения.

— Бежим! Скорей! — первым выкрикнул Сеня, — к пещере! Медведя оставляем!

Хоть и жалко было добычи, но с таким грузом особо не побегаешь. К тому же Сеня надеялся, что Масдулаги отвлечется на большой кусок мяса. И хотя бы ненадолго забудет о трех других, еще способных, в отличие от медведя, двигаться.

Руку, державшую ремень, за который он тянул за собой медвежью тушу, Сеня разжал первым. Каланг последовал его примеру мгновение спустя.

Оставалась, правда, еще одна обуза в лице Макуна. Но тот, по крайней мере, мог самостоятельно передвигаться, хоть и хромал.

К стыду своему Сеня почему-то ждал, что хелема-подранок выкрикнет что-то вроде: «Бросьте меня! Спасайтесь!». Как раненый боец в старом фильме о войне.

Но… не дождался. Макун относился к жизни проще, как и подобает первобытному человеку. Киношный пафос, эта отрыжка полной условностей цивилизации, была ему чужда. Мельком оглянувшись на подранка, которого они с Калангом чуть ли на себе не потащили, спеша добраться до пещеры, Сеня увидел на лице Макуна только страх напополам с желанием тоже оказаться побыстрее в тепле да безопасности. И — ни тени благородного пафоса.

Макун действительно боялся — впервые, не иначе, увидевший живьем то, чем пугали его в детстве. Боялся и ничего так не хотел, как пережить встречу с Масдулаги.

Новый вопль из пасти крылатой твари прозвучал до того близко, что Сене показалось, будто сами горы вот-вот зашатаются, обрушат лавину, а то и вовсе развалятся на каменные обломки. На миг все трое снова застыли на ходу.

Этого мига Масдулаги как раз хватило, чтобы приблизиться к беглецам почти вплотную — на брошенного медведя он, как видно, даже внимания не обратил. Безглазая морда оказалась прямо перед лицом Сени. Обрамленная щупальцами пасть снова разверзлась в крике, и Сене подумалось, что ведет эта пасть прямиком в ад, откуда доносятся вопли мучающихся грешников.

Вдруг распрямившись в воздухе, щупальца дотянулись до Каланга, обвив его голову и шею. Тот только вскрикнул приглушенно, словно придушенный подушкой. Рука его разжалась, оставшийся без опоры Макун начал заваливаться на Сеню… и последнего это снова заставило прийти в чувство.

— Ах ты, тварь! — вскричал Сеня, — а ты — пригнись-ка ненадолго.

Последняя фраза адресовалась Макуну, который, опираясь на Сеню, смог кое-как присесть на камни, окружавшие подножие гор.

Между тем Сеня, не теряя ни секунды, с размаху ударил копьем по безглазой морде. Просто ударил, будто держал в руке обычную палку. Было Масдулаги больно или нет, ослабил или нет крылатый монстр хватку, Сеня не знал. А о том, что на атаку эту судорожную тварь могла ответить огненной струей, что поджарила бы беднягу Каланга, подумал уже после.