Крылатые семена
Шрифт:
Какая досада, что на нем не было шляпы, чтобы небрежным жестом приподнять ее в знак приветствия! Но Билл надевал шляпу только на похороны или на свадьбу или когда ехал на побережье. Отправляясь на работу, он натягивал на свои непокорные вихры засаленную белую кепку, чтобы уберечь волосы от пыли и грязи. Придется снять хоть кепку, когда он в следующий раз встретит этих проклятых девиц: надо же показать себя джентльменом.
Через несколько дней после разговора между молодыми шалопаями в баре Билл снова повстречал Пэт и Пэм. На этот раз он был в старой фетровой шляпе, которой вот уже два или три дня как заменил свою кепку,
Когда Билл поравнялся с девушками, они стояли на дороге, глядя на серые, розоватые и темно-красные отвалы, возвышавшиеся у рудника Южной Калгурли. Он поднес руку к шляпе и хотел было проехать мимо, но Пэт окликнула его:
— Послушайте, Билл!
Билл машинально остановился. Сделать вид, будто он не слышал оклика, было невозможно. Оробев, он спрыгнул с велосипеда и подвел его к тому месту у обочины шоссе, где стояли девушки.
— Что это значит? Проезжаете мимо и даже остановиться не желаете? — сердито спросила его Пэт. — Я же сказала вам, что мне нужно с вами поговорить по очень важному и секретному делу… Мы с Пэм третий раз доходим чуть ли не до самых рудников в надежде вас встретить, а вы пулей проноситесь мимо.
— Неужели это дело так уж важно? — осведомился Билл, считавший, что с этими сиренами надо быть настороже.
— Для нас — очень.
В глазах у Билла вспыхнули искорки. Свирепый и высокомерный тон в сочетании с зелеными штанами, красной жакеткой и красным беретом казался ему до нелепости смешным, но он насупился, решив про себя, что ни за что не позволит этой красотке завлечь его в свои сети.
— Что ж, давайте поговорим, — сухо сказал он.
Пэм, словно в изнеможении, опустилась на большой камень, лежавший у дороги. Она глядела на молодого человека с выражением обиды в кротких глазах.
— Не надо быть таким резким с нами, Билл, — сказала она.
— Прошу прощения, — сказал Билл, и ему стало неловко за свой тон.
Ну зачем он так говорит, точно и не стыдится своей грубости? Что это с ним происходит, недоумевал Билл. Он никогда еще не держался с девушками так сухо и вместе с тем бесцеремонно. Ведь проводил же он каникулы на побережье с такими вот светскими барышнями и с удовольствием танцевал и резвился с ними в волнах прибоя. Но сейчас ему казалось, что это было очень давно, тогда он еще не относился так серьезно ни к жизни, ни к работе, а кроме того, он не мог простить Пэт и Пэм их родства с Пэдди Кеваном.
— У нас к вам письмо от Джека Стивенса, — сказала Пэт. — Джек сейчас в Испании, в Интернациональной бригаде. Шон Десмонд тоже там. Кстати, он жених Пэм, они помолвлены.
— Что? — Билл не верил своим ушам. Джек Стивенс, один из организаторов коммунистического движения на Западе, был его большим другом. Но Джек — англичанин, и, получив небольшое наследство от бабушки, он вернулся в Англию. Билл уже два года ничего не слыхал о нем.
— Вот письмо от Джека, — сказала Пэт. И добавила ехидно: — Вы бы все-таки прочли его.
Билл вскрыл конверт и пробежал глазами письмо.
— Ну, знаете ли! — воскликнул он и с застенчивой улыбкой взглянул на Пэт. Широким жестом он протянул руку и крепко пожал сначала пальчики Пэт, а потом Пэм.
— Рад видеть друзей Джека, — сказал Билл.
— Вот это уже лучше, — облегченно вздохнула Пэм.
— А Пэдди Кеван знает… о вашей дружбе с Джеком? — В глазах Билла, как и в его вопросе, снова промелькнуло недоверие.
— Конечно, не знает, — поспешила ответить Пэт. — С ним приходится держать ухо востро. Вот когда нам минет двадцать один и мы сможем распоряжаться своими деньгами, мы будем поступать, как нам заблагорассудится. А сейчас, если у отца появится хотя бы малейшее подозрение о том, каких взглядов мы придерживаемся, он откажет нам в карманных деньгах.
— Понятно. — Билл все еще сомневался.
— Конечно, пока от нас мало толку, — продолжала Пэт. — Но мы стараемся, как можем, участвовать в оказании помощи Испании.
— Ну и ну! — расхохотался Билл. — Давно не слышал ничего более забавного. Кто бы мог подумать? Дочери Пэдди Кевана…
— Если мы его дочери, так вы его сын, Билл, — съязвила Пэм. — Сначала он женился на нашей матери, а потом — на вашей.
— Что такое? — удивился Билл. — Гм, а ведь это верно, — после минутного размышления согласился он. — Только я не зову его отцом.
— От вас никто и не требовал этого, — живо возразила Пэм.
— И вы не достались ему в качестве бесплатного приложения вместе с имуществом вашей матушки, — печально произнесла Пэт.
Билл снова расхохотался, весело и неудержимо, а за ним рассмеялись и девушки.
— Если бы я мог рассказать это бабушке! — воскликнул Билл.
— А мы все рассказали Динни, — призналась Пэм.
Шагая по дороге к Калгурли, Пэт и Пэм болтали наперебой, стараясь завоевать доверие Билла.
— Это Шон раскрыл нам глаза, — говорила Пэм. — Мы часто ходили в кафе со студентами Художественного училища, бывали у них в студиях и как-то на вечеринке познакомились с Шоном. Ему вздумалось написать меня. А его приятель, Ян Фостер, стал писать Пэт. Посмотреть на эти два творения — ни за что не скажешь, что мы близнецы.
— Шон и Ян обожали спорить обо всем на свете, — сказала Пэт. — Слушая их, мы с сестрой чувствовали себя совсем дурочками.
— Шон говорил, что мы «еще младенцы в своих эстетических и политических взглядах», — рассмеялась Пэм.
— А сколько интересных людей приходило в студию к Шону и Яну, — рассказывала Пэт: — и писатели, и художники, почти все — красные. Они давали нам книги об искусстве и научном социализме.
— И брали нас с собой на выставки, митинги, демонстрации, концерты, водили в мюзик-холлы, — вставила Пэм. — Бывало, сидим мы где-нибудь в студии на полу, поглощаем ярды макарон, попиваем красное вино, спорим До потери сознания — и нам уже кажется, что от нас зависит разрешить любую мировую проблему, представься только случай.
— Но мы занимались не только этим, — перебила ее Пэт, чувствуя, что Билл не одобряет столь богемного подхода к решению важных проблем. — Мы видели, как живет беднота в трущобах Лондона, и поняли, что делает с людьми безмерное богатство и безмерная нищета. И это убедило нас, что надо изменить систему, которая порождает столько страданий и несправедливости, и что мы должны помочь изменить ее.
— Шон сначала называл нас «пустоголовыми вертушками», — продолжала Пэм. — Он ни в чем не знает удержу, этот Шон. А особенно увлекается искусством и рабочим движением. Вот уж никогда не думала, что я буду что-то для него значить. Ему не нравились мои рисунки, а я была влюблена в его бороду и смеющиеся глаза. Таких смеющихся глаз, как у Шона, больше нет ни у кого на свете, правда, Пэт?