Крылья для ангела
Шрифт:
Чулков, что было ему совсем не свойственно, почувствовал себя оскорбленным. Он сказал:
– Я-то думал, вы приличные люди.
Поднялся, сдернул с себя микрофончик, и хотя был прямой эфир, пошел к двери, по дороге небрежно подняв и уронив на пол стул как знак дебоша. Двери оказались заперты, но он стукнул в них пару раз ногой, и его тут же выпустили.
Как ни странно, после того, как он разозлился на этих дураков с телевиденья, всякие журналисты и операторы с камерами стали еще больше виться около его дома.
Дочь купила на свое имя «Вольво», и Гоша учил ее водить машину. А жена принялась приносить
Сначала Чулков заглядывал в папки, куда жена складывала вырезки, и если они были по-русски, читал. В одной он ознакомился с заключением какого-то спеца, ссылающегося на Ури Геллера, что это – новое слово иллюзионной технологии. И обосновывал тем, что Чулков, якобы, может лететь только между двумя опорами. А с земли не взлетает. От детального комментария его полета по широкой дуге над головами собравшихся на Красной площади, он отказался.
В другой статье такой же «умник», полагал, что Чулков – новое откровение пришельцев, требующих, чтобы человечество одумалось, стало обходиться без холодильников, не рубило лес и больше не вылавливало китов. Почему его волновали именно киты, а не другие животные, объяснить этот ученый, разумеется, не смог бы. А потом появились иностранцы. Сначала французы.
Перелет должен был состояться через Сену, над Парижем. Тут уже все, более-менее, выглядело культурно. С контрактом на восьмидесяти страницах, обещающий такую сумму, что даже жена улыбалась минут пять подряд. И в Париж их отвезли на спецсамолете, позволив держать крылья при себе.
Дочь, едва вселившись, по отельскому телефону тут же потребовала из Москвы газету «Из рук в руки», и когда Федерал Экспресс приволок ей знакомую кипу на следующее утро прямо в номер «Etoile Saint-Ferdinand», где их расположили какие-то люди, стала вычитывать, нельзя ли прямо тут, под Парижем купить дачу.
От этого Чуолков удрал из отеля. Попетлял по самым крупным улицам, потому что ему не советовали углубляться в переулки, вышел прямо к Триумфальной арке. И главное, оказалось, от нее было два шага до авеню де Нью-Йорк, по сути никакой не авеню, а нормальной набережной, на которую Чулков и должен был спланировать с Эйфелевой башни. О, разумеется, с Эйфелевой, как же иначе?
Собственно, лететь было недалеко, но в Париже, как оказалось, все довольно недалеко. Куда ближе, чем Чулков привык в Москве-то, да еще без собственной машины. И это внушало удивление.
А воть высота внушала страх. Просто удержаться на такой-то высоте было нелегко, а тут еще и ветер, как оказалось, дул почти непрерывно. К тому же, провода… Чулков уже усвоил, что при полете он их почему-то плохо видит, наверное, его мозги как-то иначе работают, и не фиксируют такую эфемерную на вид преграду. А может, он вообще не улавливал преград. Ведь он и об соседский дом стукнулся, не рассчитав расстояние, и на Мавзолей приземлился так, что едва в больницу не загремел.
На башне в день полета собралось, наверное, три сотни журналистов. Они жужжали своими камерами, переговаривались,
Когда он вделся в крылья, его попросили постоять просто так, для истории. К тому же, и женщинам было важно рассмотреть его поближе, взять крупные планы. Мужичкам из телевиденья, как выяснилось, было интереснее, насколько успешно Чулков справится с задачей, вот они и обосновались внизу, под башней. К тому же, если он разобъется, добежать до тела можно будет быстрее…
Кто-то из этих девушек попытался взять интервью. Переводчик, нанятый Гошей, был дурак-дураком, все переводил подряд. Одна ненакрашенная мымра пристала:
– Скажите, вы довольны своей женой, может быть, мы могли бы…
Другая поинтересовалась:
– Сколько может стоить выкройка, снятая с ваших крыльев?
Чулков вздохнул и попросил переводчика замолкнуть. Одинокий голос по-русски спросил:
– А как же я буду его в фокусе держать, если мне не дали штатив поставить?
– Снимай с рук, – последовал ответ. – Если будут дрожать – уволю.
Это, конечно, были НТВешники.
Чулков подошел к краю, перелез, сел на парапет, свесил ноги, попросив жену придерживать его руками. Вдохнул поглубже. Вдруг его кто-то тронул за руку, это был сын.
– Пап, когда ты уже не сможешь летать, отдай крылья мне, ладно?
– Ну, сегодня-то я долечу, – сказал Чулков и посмотрел вниз.
Там, как и в Москве, собрались люди. Они ждали катастрофы, словно Чулков был обычным человеком и умел с таким устройством на плечах только падать. Тогда он поднялся на ноги и попробовал поработать крыльями.
Вот будет номер, если они уже выработали свой ресурс, подумал он. Но крылья исправно, и даже как-то радостно заходили за его плечами, и он понял, что воздух опять становится упругим, как это уже два раза с ним было.
Полет удавался с самого начала. Крылья держали его, словно он шел по мостовой, вернее, парил в теплой, прозрачной, мягкой воде. И в отличие от воды, мог делать что угодно – опускать голову, лететь боком, попробовал даже парить вперед ногами… И было совсем не холодно. Тело опять переполняла энергия, пот сделал мягче футболку, надетую под крылья, словно он не летал, а дрова рубил.
Толпа внизу кричала, кто-то пытался даже орать в мегафон, но эти люди были далеко, не то что на Красной площади. И потому он спланировал мимо, абсолютно не обращая на них внимания. Потом пошла набережная, Сена, на которой по случаю его перелета не было ни одно баржи. Он всегда видел в фильмах, что Сена буквально забита баржами, что они тут как спинки булыжников на мостовой, и бывают даже прижаты одна к другой, но сегодня ничего не было.
Сегодня под ним сверкала гладкая вода одной из самых известных рек в мире. И он было этому рад… Хотя уже и уставал. Но с другой стороны, до берега оставалось недалеко, а запас высоты у него был вполне существенный. И если есть высота, значит, все будет хорошо. Вот еще бы суметь поднырнуть под провода, которые были натянуты вдоль набережной… Тогда-то и прилетела эта пуля.