Крылья Киприды
Шрифт:
Они с шумом бросились в воду, а Гелика и Сириск, зачарованные увиденным, так и стояли, не спуская с них глаз.
— Нехорошо подглядывать, — прошептал Сириск.
— Сегодня все можно, — ответила девушка. — Агапевесса прекрасна, так учили нас наши жрицы… До первого удара колокола. — Лицо девушки вдруг стало печальным, но на мгновенье. Взрыв смеха на той стороне озера помог ей.
— Ты что? — спросил Сириск.
— Хорошо смеются! — Гелика сломала ветку. — А почему бы и нам не сыграть в «бычка»?
— Я бы хотел осмотреть все
— Что ты! Это плато очень большое! Да это и опасно ночью! Тут всюду обрывы, а люди здесь бывают только раз в году, весной.
Они пошли по тропе среди высокой травы и зарослей барбариса и дикого винограда. Сириск подошел к обрыву. Он чуть наклонился и посмотрел вниз — пропасть, казалось, не имела дна. Было жутко в этой смертельной темноте.
— Страшно? — с усмешкой спросила она.
Сириск резко подхватил ее на руки и развернул в сторону пропасти.
— А тебе страшно?
Гелика в ужасе взглянула вниз — пропасть простиралась прямо под ней. Одно движение — и она погибнет.
Сириск не знал, что творилось за его спиной. Гилара беззвучно вскинула лук, натянула тетиву, но стрелять не решалась. Она понимала, что пораженный стрелой юноша упадет в пропасть вместе с Геликой. Она бросила лук, выхватила меч, рванулась вперед, но в это время увидела: Гелика уже стояла на ногах, тесно прижавшись к Сириску.
— Ты пощадил меня? — прошептала она.
— А разве можно убить цветок? — Сириск улыбнулся и уже не мог оторвать взгляда от ее огромных, бесконечно родных, давно знакомых глаз. — Всю жизнь я искал тебя, — прошептал он. — Мог ли я подумать, что найду тебя здесь?
— Молчи. — Гелика прижалась к нему плотно-плотно, и они стояли так и молчали. Потом они медленно пошли по тропе, и Гелика сорвала маленький цветок.
— Посмотри, какой он неприметный, этот цветок, а какой душистый.
Сириск не заметил, как их губы слились в нежном поцелуе.
— Но аромат от тебя еще прекраснее, — произнес он.
— Это розовое масло, — улыбнулась Гелика.
— Нет, — Сириск нежно целовал ее лицо. — Это ты, вся, как лучший цветок на свете.
Поняв, что они всецело принадлежат друг другу, он всмотрелся в ее лицо: огромные, голубые глаза — он потрогал веки пальцами, точно сомневаясь, что такое может быть, — темные брови слегка вразлет, нежный овал лица. Он провел пальцами, ладонью по щеке и коснулся ее губ. Гелика опустилась на колени, и он уже не мог остановиться: их хитоны, сами собой, точно лепестки роз, разлетелись в разные стороны, и земля поплыла под ногами…
Было темно, и они лежали среди высокой травы, С той стороны озера все еще доносился смех, крики и плеск воды.
— Ты нежный и добрый. — прошептала Гелика. — Совсем не такой, как я думала. Ты, как прохладный родник в жаркую пору.
— А ты мой костер в зимнюю стужу. Я не мог себе представить, что тут, среди лесов и гор…
Сириск стал читать стихи:
«Сила предательских кубков вина и любовь Никагора К ложу любви сегодня смогли Аглонику склонить… Ныне приносит она Афродите дар девичьей страсти… Пару сандалей, грудные подвязки Свидетели первых и жарких мучений любви И наслажденья, и сна…»— А что ты принесешь в дар Киприде? — спросила Гелика.
— Может быть, вот это? — И Сириск вынул из ножен Гелики острый как бритва нож. — Зачем он тебе… в ночь любви? — спросил он тихо. Гелика рванулась, но Сириск сдержал ее за плечо.
— Я все знаю, Гелика, я вспомнил. Еще в Афинах мне рассказывал один моряк об этом ноже. И о том, для чего он. Что ж, делай свое дело. Ведь таков ваш закон. — Он подал нож Гелике. — Только когда будешь отсекать мне сонному голову, вспомни, что мы говорили о звездах. И ты знаешь, Гелика, я вдруг понял нечто… Еще там, у озера… мы с тобой говорили о том, что нас объединяло… нечто волшебное… я понял, что это…
— Что же?
— А вот, — он снова лег на траву и, глядя на звезды, прошептал. — «То, что нас объединяет выше всех земных препятствий…»
— Выше, — прошептала Гелика.
— «То, что в нас открыло небо, выше главных тайн земли…»
— Выше, — еще тише прошептала она.
— «Приближенье к сердцу жизни и предчувствие ответа: кто, куда, зачем стремится через время и миры…»
— Как прекрасно. — Она посмотрела ему в глаза, и слезинка, маленьким голубым алмазом, блеснула у нее на щеке.
Колокол пропел низким басом, и Гелика рванулась, вскочила, и вдруг, точно подкошенная, упала.
Когда она очнулась, то увидела Сириска, склонившегося над ней, — он промокал краешком хитона слезинки на ее лице.
— Ойропаты никогда не плачут, — громко произнесла она. Сириск ласково улыбнулся. И вдруг Гелика почувствовала — теплая нежность разливается по всему ее телу от сознания, что ты слаба, что это прекрасно быть слабой и нежной и знать, что у тебя есть верный друг, который так нежен и близок, и что всегда можно забиться воробышком под его теплое крыло и знать, что этот кто-то — весь мир.
— Делай свое дело. — Сириск встал на колени и опустил руки.
У храма Арея уже собрались ойропаты. Еще не взошло солнце, но к колоколу, одиноко стоящему посреди большого поля, идут со всех сторон вчерашние невесты…
И видно сверху запоздалому филину: по кровавому полю маков тянутся темные дорожки в примятой траве. И не понять сверху, то ли это примятые маки устлали каждый путь, то ли кровь от мужских голов окропила их.
Первой пришла Агриппа. Она с презрением бросила голову юного Аристона на жертвенный, еще не подожженный костер из поленьев, и обвела взглядом всех.