Крылья Киприды
Шрифт:
Сириск шел по городу. Всюду валялись убитые. У дома Кинолиса, еще издали, он услышал шум и треск и увидел огромный столб дыма. Сириск кинулся к дому, но его остановил воин.
— Не суйся! — крикнул он. В Сириска полетели стрелы. Но видно, дым и жар мешали стрелкам — стрелы ударились в стену, и Сириск метнулся за угол.
Из дома стали выбегать люди — жар огня уже невозможно было терпеть. И тут же, все попадали под стрелы окруживших дом воинов.
— Зачем же всех убивать! — воскликнул Сириск. — Кто ваш начальник?
Он кинулся к ближайшему лохагу, но тот лениво развернувшись, ударил его плашмя мечом по голове, и Сириск рухнул под стену.
— Приказ Евфрона, — так же лениво сказал
Горит в ночи лампадка. Освещает глаза матери.
— Ты дома, Сириск, — тихо говорит она. — Ты жив, и мы благодарны богам за твое спасение.
И только тут он увидел: рядом сидит отец. Он молчит. Напротив Килико. Она улыбается. Крита нет. Из глубины комнаты светятся глаза Диафа.
— Это он принес тебя, Сириск. — Отец подсел на постель. — Мы не знаем, кто этот человек, но приняли его как твоего друга.
— Это и есть друг. — Сириск встал.
— Лежи, — мать жестом уложила его. — Завтра поговорим, а сегодня — на, прочти вот это.
Она подала ему свиток, и вся семья вышла. Как только Сириск взял в руки пергамент, сердце что-то шепнуло: «Она… Гелика». И не обмануло.
На небольшом, желтоватом, измятом листке четкими греческими буквами было написано:
«Я знаю, ты жив. Отчего ты молчишь? В тот же день, ночью, моя подруга ходила на берег и не нашла тебя там. Я ничего не знаю, но сердце говорит мне: ты жив, и рана твоя не смертельна. Ты не можешь прийти ко мне. Но ты сможешь передать весточку через этого человека, он верный мой друг. И не удивляйся. И ни о чем его не спрашивай. Только передай весточку. А может, ты забыл меня? Или дела не дают тебе взяться за стиль и пергамент? И скоро сам придешь искать встречи? Этого не делай. После майской агапевессы Агнесса еще суровее затянула узду. Все наши ойропаты дни и ночи в круговых разъездах. Но для Отии нет преград. Доверяй ей и храни тайну. И главное: скоро у меня должен родиться наш мальчик. И это маленькое солнышко я ношу в себе. Но что будет? Ведь по нашим законам мальчиков сбрасывают со скалы. Но не бойся, свет мой. Скорее умру я, чем это произойдет. Я еще не знаю, но, кажется, смогу спасти его. Жди весточки. Не хочу надоедать тебе, поэтому не требую, но прошу — скорее напиши и не забывай.
Чуть заметно чадила лампадка. Полумрак. И только светлый язычок пламени в ночи.
— Свет ты мой, — прошептал Сириск. — Свет во мраке…
Он быстро встал, достал пергамент, пиксиду, стиль и, немного подумав, написал:
«Гелике от Сириска.
Вот и звучит звенящая, тонкая нить. Вот и ночь за окном и ветер. Вот и память всколыхнулась цветами улыбки о тебе, милая Гелика! Сколько дней прошло. Сколько горя видел я за эти дни и месяцы. Но незримая та струна все поет в моем сердце, и та музыка останется со мной навеки. И сколько бы вины не было за мной, меня все же поднимают ввысь крылья Киприды. Я жив. И не знаю, кто спас меня, кто выходил. Помню только пещеру и женщину в длинных белых одеждах… Увижу ли я тебя? Прижму ли к сердцу нашего мальчика? Вырву ли тебя из когтей ойропат и этой жестокой Агнессы? Я исполнил твою просьбу: никто не слышал от меня ничего о вашем царстве.
Страшно подумать, что может случиться с нашим мальчиком. Я тоже знаю — это будет мальчик. С богами не спорят, все же, спаси его, любовь моя. И дай мне знать, как помочь тебе. Я сейчас мысленно закрываю глаза и вижу голубоватые горы, и весенний ветер заносит ко мне аромат того луга на Доросе, где шли мы с тобой. И все это я ношу в себе: и тебя и нашего еще не родившегося Лагорина. Пусть будет у него это гордое имя.
Прощаюсь и молю: спаси его и этим ты спасешь нас».
Он свернул письмо в плотную трубочку и завернул в холстину. За окном занималось весеннее утро. Но не предвещало оно ни радости, ни спокойствия.
Проснулся Сириск от сдержанного шума в передней — заскрипела дверь, и что-то рухнуло на пол.
— Кто это? — услышал он голос матери.
— О, боги! Да это же Тимон! Весь в крови. — Это был голос отца.
Сириск распахнул дверь и увидел лежащего на полу Тимона. Как только Сириск вошел, он приподнялся и с надеждой устремил взгляд в глаза Сириска.
— Спаси, друг, — прошептал он и упал.
Не сговариваясь, Сириск и Гераклид перенесли юношу в подвал. Там быстро устроили ему лежанку. Мать и Килико принесли воду и чистый хитон.
— Перевяжите его, — сказал Гераклид. — А мы должны подумать — как спасти его.
Семейный совет был недолог.
— Если его найдут у нас — погибнет и Сириск и Гераклид, — тихо сказала мать.
— Твоя жизнь на волоске, отец, — Сириск кратко рассказал о беседе с Евфроном. — Спасение в одном — если я соглашусь быть послом у Амаги, и тем самым как бы стану сторонником Евфрона. А значит, предам демократию…
— И тогда будешь проклят народом, — добавил отец. — Что ж, спасение в одном — мне надо скрыться.
— Это не выход, — неожиданно в разговор вступил Диаф.
— Как же спастись? — мать с надеждой взглянула на Диафа.
— Я много думал за эти годы — как жить. И вот что я думаю: надо быть хитрым. И гибким. Выход есть.
— Какой? — все с надеждой посмотрели на Диафа.
— Сириск должен согласиться стать послом. Это и в интересах херсонеситов. А Гераклид — да простит мне хозяин этого дома дерзость, — пусть скажется больным. В суматохе о нем забудут — больной не опасен для тирана. А там, глядишь, что-то и переменится. Или сбросим тирана — таков наш замысел, или война — тогда все пойдем на стены. А там — как решат боги…
На этом и порешили. Еще не успели встать из-за стола, как в столовую вошла Кария.
— Какой-то человек спрашивает Сириска.
— Ах! Это тот, что принес тебе письмо.
— Мама, приготовьте ему поесть в дорогу. — Сириск сказал это и вышел во внутренний дворик. Перед ним стоял человек лет тридцати, в кожаных штанах, в такой же куртке. И всем обликом он напоминал охотника.
— Входи, человек, гостем…
Сириск не договорил.
— Нет, господин, — голос его был тих и странен. — Мне нужен лишь твой ответ и как можно скорее…
Ни слова больше не говоря. Сириск передал ему свиток.
— Как же ты пробрался в город?
— Я принес тушу муфлона на рынок. Этот пропуск лучше других.
— Верно, — улыбнулся Сириск.
— Пусть боги хранят тебя, — мать подала человеку узелок с едой.
Он с благодарностью принял и ушел, не сказав больше ни слова.
С улицы уже доносился шум. Люди шли на народное собрание. Сириск, наскоро съев несколько сушеных смокв, оделся в свежий хитон и тоже отправился на площадь к театру. Отца уложили в постель. Он и впрямь весь исхудал и явно нуждался в отдыхе.
Серая дымка заполнила не по-весеннему хмурую площадь. Солнца не было видно. Все ждали Евфрона.
ПЕРЕВОРОТ
Шумит театр. Гул голосов. Крики. Суета и давка. Весь Херсонес собрался сегодня. А те, кому не хватило места на каменных сиденьях амфитеатра, — шумят вокруг. Но не веселую комедию Аристофана пришли смотреть люди. У всех на устах Евфрон. Одни — за, другие — против. Кто-то уже не выдерживает — у северного входа началась драка. Но стражи булевтерия быстро разнимают дерущихся.