Крылья распахнуть!
Шрифт:
А вот его помощник и племянник эдон Микеле, не в силах совладать с любопытством, сунулся к покупателю с бестактными вопросами. Господин Бенц вежливо, но решительно направил его за всеми уточнениями и разъяснениями к почтенному эдону Манвелу ду Венчуэрре. Племянник, хвала богам, прикусил язык. Но обиделся.
И теперь, стоя рядом с дядюшкой и пользуясь тем, что покупатель и его красивая спутница устремили взгляды на шхуну, эдон Микеле раздраженно шептал:
– И зачем этот подручный воровского короля приволок свою дуру-подружку?
–
– Ну, как же… пялится на шхуну, будто что-то понимает. И больше ничего замечать не хочет.
«Не строит тебе глазки и равнодушна к твоим победительным взорам», – сдержал усмешку ду Квинтано.
– А сейчас, – змеем прошипел племянник, – она ему что-то на ухо шепчет. Покупатель осматривает шхуну, а эта краля злится, что он перестал обращать на нее внимание!
Эдон Квинтано ошибался: Мара негромко говорила капитану:
– Ох, сударь, поднимемся скорее! Они же нас слышат, оба, они волнуются… даже немножко боятся…
Бенц не чувствовал лескатов издали. Но сейчас его не волновало, действительно ли пастушка так тонко чувствует будущих подопечных – или это ей мерещится от волнения.
Дик смотрел на шхуну. И ему было страшно.
Страшно, потому что мечта сбылась и встала пред ним, воплощенная в древесине, холсте, пеньке и металле.
В детстве, закрывая глаза, Дик просил у Саймаша, бога сновидений, чтобы тот дал ему увидеть красавец фрегат, боевой королевский корабль. Но сейчас Бенц был от всего сердца уверен, что именно об этой шхуне он тосковал всю жизнь.
Она стояла на опорах – сложенных крыльях. Корпус «рыба Вильди»: овальный, с уплощенным днищем и небольшим килем, руль в форме рыбьего хвоста. Под днищем видны латунные трубы – в них укрыты тяжи, идущие от штурвала к рулю. Обзорная галерея на носу закрыта широкими щитами, спасательные сети не натянуты, паруса убраны – шхуна спит…
«Не спит! – счастливо взвыл про себя двадцатилетний капитан. – Притворяется! Меня ждет, красавица!»
Надо было подниматься на борт, все ждут нового хозяина шхуны… но Диком овладела странная оторопь. Вот шагнет он к парадному трапу, приветливо спущенному с борта, – и развеется, исчезнет дивное видение…
Впрочем. Бенц быстро справился с этим нелепым замешательством и обернулся к посредникам:
– Прошу простить меня, господа. Залюбовался… Пожалуйте на корабль!
И первым направился к трапу. Он помнил, что, поднимаясь на борт, капитан не пропускает вперед даже дам – только особ королевской крови.
По ступенькам почти взбежал, посмеиваясь над недавней робостью, – и был встречен на палубе седым сухощавым небоходом с военной выправкой и с пустым левым рукавом куртки, аккуратно заправленным за пояс.
– Эгберт Крозертониз Крозертон-холла, – представился тот, приветствуя Дика крепким рукопожатием. – Привел эту прелестную
– Кто же не слышал про Винтерфорские верфи! – отозвался молодой капитан с уважением. – Меня зовут Дик Бенц.
– О! Альбинское имя? Мы соотечественники?
– Нет, я франусиец. Но предки перебрались во Франусию из Альбина, вот имя от них и унаследовал… Как вам эта красавица показалась на ходу?
– Легкая, устойчивая, чуткая к повороту. Скорость я всерьез не выжимал: не моя шхуна, чего рисковать? Словом, если бы не команда, я бы наслаждался каждой минутой рейса. Но вы же понимаете – однорейсовый экипаж…
Он нахмурился и резким движением засунул ладонь за пояс. На миг Бенцу показалось, что у альбинца целы обе руки.
Причину мрачности Крозертона понять было несложно. Для перегона кораблей от верфи до будущего порта приписки набирают команду на один рейс – всякий сброд, кто подвернется под руку и кому все равно, в каком порту покинуть судно.
Никакой капитан не согласится расстаться со своим кораблем даже на один рейс. Поэтому для перегонов нанимают тех, у кого уже нет своего корабля. На один полет отставнику хватит сил и здоровья, а опыт поможет ему управиться с сомнительной, кое-как навербованной командой.
– Экипаж у вас, надеюсь, свой? – поинтересовался альбинец, подтверждая мысли Бенца. – А то я никак не могу порекомендовать этих лодырей и буянов, демон их сожри. – Он взглядом указал на сгрудившихся поодаль леташей, хмуро глазеющих на встречу двух капитанов. – Надежен был в полете только погонщик. Но он к вам в команду не пойдет: тоже отставник, мой товарищ по фрегату «Королевская воля». Домой вместе будем добираться: он держит трактир в окрестностях Крозертон-холла.
– Экипаж у меня свой, – гордо ответил Дик и всей грудью втянул воздух, напитанный свечным запахом франусийской мастики. – Но вы, эрл Эгберт, я вижу, не давали спуску лодырям. Везде порядок, палуба мастикой натерта, песочком присыпана… бальза, да?
Крозертон охотно сообщил, что и палуба, и все переборки сделаны из бальзы, и это очень облегчило шхуну. Крылья, мачты и верхний набор корпуса – из отборной хоглендской сосны, и если есть на всей Антарэйди сосна прочнее, то пусть ему, капитану Крозертону, ее покажут! А нижний набор корпуса – дубовый. Дуб себя в морской воде отлично чувствует.
– Шхуна – хоть принцессу на ней катай! – закончил альбинец свою речь.
– Учту, если встречу принцессу, – улыбнулся Дик. – А лескаты?
– Питомник Йохана Крайса, талисманы от Роджера Гелта. Годовалые тварюшки, вся жизнь впереди. Тянут, будто на спор. И до того чутко отзываются на приказ – ну, словно ты на ладони шхуну поднимаешь и опускаешь…
Он покачал в воздухе раскрытой ладонью и обернулся к посредникам, учтиво ожидавшим, пока два капитана закончат беседу;
– Словом, господа, не спрашиваю, сколько отдано за шхуну, но могу заверить, что денег своих она стоит.