Крылья ужаса. Рассказы
Шрифт:
Но Лёня посмотрел на неё изумлённо-холодными глазами и даже несколько отчуждённо.
– Неужели ты думаешь, что я не верующий? – спокойно и высокомерно спросил он, и слёзы исчезли в его глазах. – Я верю, но не в этом дело.
– Что ты говоришь, как же не в этом дело?! – вскричала Люда.
– Я умираю, умираю! – закричал вдруг Леонид и, вскочив со стула, опять забегал по комнате, крича так, как будто вера – это одно, а его смерть – совсем другое. Кончил кричать он как-то мёртво и пусто, сел, выпил чай из блюдца и захохотал.
Люда в ответ тоже захохотала.
– Ты знаешь, – прервав, начала Люда. – Одному моему приятелю удалось съездить в Индию, и он встретил там гуру. Учитель спросил его, что он больше всего боится в жизни. Мой приятель ответил, что смерти. В ответ индус так захохотал, просто невероятно, он хохотал почти четверть часа, настолько ему было дико, что человек боится такой ерунды, такого простого перехода, как смерть.
– Лучше бы он хохотал не над смертью, а над жизнью, – мрачно ответил Лёня. – Всё равно для меня смерть – загадка и ужас, пусть хоть вся Индия хохочет над этим! А вот над жизнью пора, пора уже давно похохотать, Люда…
– Да, непонятно ещё, над чем и почему этот индус смеялся, – заметила Люда. – Потому что другой индус, которого встретил там мой приятель, на вопрос о смерти только молчал, и серьёзно так молчал, чтобы понятно было, что есть в смерти какая-то «закавычка»… А впрочем, темна вода, кто его знает…
– Да что ты всё о смерти и о смерти, – огрызнулся Леонид. – Как будто у тебя диагноз, а не у меня. Над жизнью хохотать надо – вот над чем! Вот что непонятно.
– Да не вместим мы этого никогда, Лёня, – миролюбиво отметила Люда, прихлёбывая чай. – Не вместим. Блок, величайший поэт нашего века, но всё же не выдержал, помнишь: «Пускай хоть смерть понятней жизни…» Где уж другим выдержать.
– Да что ты мне всё о поэтах. Были ли они, не были… У меня свой талант есть. Свой! – вдруг закричал, покраснев, Леонид. – Свой талант! И что, что, что мне делать?!
– А я хочу, – ответила Люда, – хохотать над жизнью. Что ещё остаётся делать?!
– Хохотать на том свете будем! – внезапно раздался громкий голос за дверью.
Леонид вздрогнул, в дверь стукнули, потом она распахнулась, на пороге стоял сосед-толстун с бутылкой водки в руках. Звали его Ваней.
– Все диагнозы – к чертям! – заорал он. – Эх, жить будем, гулять будем, а смерть придёт – выпивать будем! – лихо пропел он и, подбежав к Леониду, поцеловал его в ухо. – Не бойсь, Лёня! Всё одолеем! – добавил он.
– Ваня, уймись, – произнесла Люда.
Но Ваня не захотел униматься, от его жирно-весёлой прыти дым стоял столбом по комнате. Всё-то он опрыгивал, всё-то он осматривал, до всего ему было дело.
Тут же налил ошеломлённому своею смертью Леониду полстакана крепчайшей водки – 56 градусов – и Люде тоже капнул в стакан.
– За смерть, за жизнь, за их единство! – хохотнул Ваня, поглаживая брюшко.
– Сколько же стаканов ещё мне осталось, – проговорил Леонид.
Было такое впечатление, что весть о близкой смерти камнем лежит на его сердце, но в то же время он как будто имеет ещё какую-то заднюю мысль или даже гипотезу, от которой только – осуществись она – сплошное веселие должно сотвориться на земле, если, впрочем, от неё что-либо останется… Но это было только впечатление. И что-то непонятное оставалось в Леониде – так чувствовала Люда.
Вдруг присмиревший было Леонид вскочил:
– Да что же мы сидим на одном месте! Как Обломовы какие-то! – вскричал он. – Вперёд, вперёд, навстречу…
Все подскочили. Наскоро допили разлитую водочку, бутыль захватили с собой – и вперёд, вперёд, на общение; может быть, думала Люда, они найдут того, кто откроет им всё. Именно всё. Сердце её билось, колени почему-то дрожали, ей было жалко братца почти как себя, и в то же время появилась странная надежда встретить людей, которые если и не откроют «всё», то поймут и обласкают. Ум её метался от одной мысли к другой.
Выбежали – все трое – во двор, и уж неизвестно было, кто чего ожидал. Люда вроде бы вела их по направлению к дому, где жил один таинственный эзотерик, но она знала, что его сейчас нет в Москве, и вела просто так, не зная куда. Они шли уютно-заброшенными дворами, попадались им по пути странные ангелоподобные русые мальчики и девчонки и потом малыши, играющие в прятки. Их ответы на вечные вопросы были ещё впереди. На скамейках, недалеко от них, застывали 80-летние старушки с погасшими, но ещё загадочными глазками: эти, если и знали кое-что, уже не могли ничего выговорить; высох язык, ушли в небытие губки, ум исчез в одну точку…
Леонид из последних сил только подбадривал всех – вперёд, вперёд!
Пройдя мимо угрюмого уголовника, играющего ножом сам с собой, они вдруг вышли на зелёный дворик, сбоку виднелись могучие, уходящие ввысь сталинские небоскрёбы, а в углу дворика, за брёвнами, их прямо-таки приветствовал весёлый человек, помахивая рукой, приглашая к себе; около него приютилась компания: два человека – юноша и девушка.
– Прямо к нам, прямо к нам! – с хохотком повторял этот весёлый человек с брюшком и бородкой.
Люда, инстинктивно почувствовав своё, направилась вместе с Ваней и братом туда.
За брёвнышками и между забором образовалась уютно-московская маленькая лужаечка, где сидели эти трое: весёлый, неопределённого возраста, который представился Сашею; молодой человек Серёжа и девушка Лиза. На травке лежали бутылочки пивца и винца и весьма разнообразная закуска.
– Я вас узнал, – смеясь, говорил Саша, – хотя мы незнакомы, но я вас узнал. Свои люди.
– Конечно, свои, свои, – умилился Ваня. – А кто же мы ещё. Не из океана же вылезли.
– Давайте, друзья, выпьем за смерть, – подхватил вдруг Леонид. – Ведь пьют же за супротивника.
– Да мы её метлой, метлой! – возмутилась Лизочка. – Выпьем, чтоб её не было.
– Действительно, хорошо! – захохотал Саша. – Смотрите, из-за такого тоста и кошка помоечная к нам идёт и тоже бессмертия хочет!
И правда, тихая, поганая кошечка, не боясь, подошла к этой шумной компании, точно присоединяясь.
Все подхватили тост и выпили ясно, без тоски. Да и кошка помоечная мяукнула при этом. Лизочка посмотрела на Люду.