Крылья за моей спиной
Шрифт:
Конечно же, они встретились в офисе фирмы в первое же утро. Получали корреспонденцию и адреса, стояли в очереди через одного человека, и Сонцева упорно делала вид, что бывшую подругу не замечает. Стояла, облокотившись на высокую стойку, а Ольга время от времени кидала на неё задумчивые взгляды. Судя по томлению на её лице, Настя предположила, что та и сама уже не рада, что заварила такую кашу, на такие серьёзные последствия явно не рассчитывала, наверное, думала, что Сашка с Настей поругается, запретит той на Маркелова даже смотреть, и этим всё закончится, а теперь вот не знала, как всё исправить. А может, и не хотела исправлять. Насте казалось, что она Ольгу совсем не знает и никогда хорошо не знала. Не думала, что та вообще способна на подобные поступки, а вот поди ж ты… И прощать уж точно не собиралась. Возможно, это неправильно,
И всё-таки Оля не утерпела. Когда к выходу шли, спросила:
— Как дела?
Настя головы не повернула, письма по отдельным карманам в сумке раскладывала, чтобы не путаться, плечами пожала.
— Всё нормально.
— Правда? Нормально? Тебя не было несколько дней. Я думала, ты уже не придёшь на работу.
— Да? Тебе бы этого хотелось?
— Ну… Ты же всегда считала эту работу ниже себя. Вот я и подумала…
— Ты слишком много думаешь. Чересчур.
Ольга взглянула с претензией.
— Я же не пытаюсь с тобой ругаться. Зачем ты начинаешь?
— И я не пытаюсь, — заверила её Настя. — Я сейчас за эту дверь выйду, поверну за угол, и не буду пытаться с тобой ругаться.
— Ну и дура, — совершенно по-детски фыркнула Ольга. И Настя решила от неё не отставать.
— Сама такая.
Вот тебе и девятнадцать лет. Всё, как в детстве: отдавай мой совок, я с тобою не дружу больше. Вот только не переживать по этому поводу не получалось, никак.
Все знакомые с некоторых пор смотрели на Настю с сочувствием. Она не сразу обратила внимания на перемену в поведении людей, то поглядывали со злым любопытством и недоверием, а тут во взглядах жалость появилась. И как выяснилось, виновницей этих перемен стала Людмила Геннадьевна, которая поделилась с подругами или может, с соседками, кто знает, новостью, что её Саша окончательно расстался с Настей Солнцевой. Причём сама Настя это также из чужих уст узнала. Что он, оказывается, с ней расстался, окончательно. Между ними-то этих слов произнесено не было, а все вокруг уже знали. Сашки в городе не было, у него за спиной не шептались, а вот ей приходилось терпеть. И голову гордо вскидывать, и губы незаметно закусывать, и делать вид, что ей всё равно. Расстались и расстались. Вот только окружающие были уверены, что это он её бросил. Тоже, наверное, дело рук, точнее языка, несостоявшейся свекрови. И даже непонятно, рада та их разрыву или печалится.
Родители бушевали и пытались скрыть свою печаль от происходящего от дочери. Отец кулаками потрясал, обещал Сашке задницу надрать, когда тот вернётся, а заодно и язык укоротить, чтоб дурные мысли поменьше озвучивал. Вот только ему не хватало такта и способностей высказать дочке своё сожаление, и поэтому он просто замолкал и наливался гневной краснотой, когда речь заходила о её бывшем женихе. Зато мама изо всех сил старалась скрасить Настины страдания.
— Поговорила с Анной Михайловной, она обещала спросить у дочери, не нужен ли им в офис секретарь. Помнишь, я тебе рассказывала, что у неё дочка работает в риэлтерской конторе? И не в какой-нибудь, а в самой крупной в городе. Они уже однажды искали секретаря, но ты тогда школу заканчивала.
— Секретарь?
— А что? Всё не по улицам бегать с сумкой наперевес. Будешь в офисе сидеть… А в офисах и мужчины другие, не дворовые пацаны.
— Да, — кивнула Настя, неожиданно задумавшись, — в галстуках и с портфелями.
Галина Викторовна улыбнулась.
— Именно, с портфелями. Другая жизнь.
Настя матери в ответ улыбнулась, а сама воспоминания о портфеле в руках Маркелова попыталась от себя отогнать.
В очередной раз Саша домой приехал дней через десять, притом на неделе. Настя не знала, с чем это было связано, и узнать ей было не у кого, только замерла, когда увидела его в окно, проходящего мимо их подъезда. Аверин громко смеялся, но Настя была уверена, что делает он это нарочно. Шёл рядом с Лером, что-то тому рассказывал, а сам глазами на её окна косил. А Настя даже за занавеску прятаться не стала, как обычно поступала в последнее время. Наоборот, штору в сторону отдёрнула и склонилась над фиалкой, делая вид, что занята цветком. Хотя, заниматься было откровенно нечем, от фиалки осталось три жухлых листика, да и вообще
— И ты посмотри, он ещё смеет глаза на наши окна поднимать! — Галина Викторовна в комнату дочери вбежала и оттащила ту от окна. — Гадёныш такой.
Настя на диван присела и низко опустила голову. Слёзы сами собой на глаза навернулись.
— Настя, не плачь. Не плачь, слышишь? Он того не стоит!
Солнцева слёзы смахнула.
— Фиалка пропала. Даже листья отвалились!
— Что? А, фиалка… Ну, и бог с ней, Настюш! Хочешь, папа тебе завтра новую купит. Хочешь?
Она кивнула и разревелась уже всерьёз.
Новость о том, что Аверин привёз из Подмосковья девушку, чтобы с матерью познакомить, двор облетела за считанные часы. А вот Настя её, кажется, самой последней узнала. Да и откуда бы ей знать? Никто ведь не придёт и не расскажет. Она сама их увидела. Возвращалась вечером из магазина, и, проходя за зарослями сирени, услышала с той стороны голоса. Вокруг лавочки собралось много народа, гораздо больше, чем на ней поместиться могло, и голоса громкие, смех, какая-то всеобщая радость. Вот как было не остановиться и не прислушаться? Сначала лишь расслышала:
— Привёз, ничего, симпатичная.
— Интересно, они давно или… Настьке назло?
А вот потом Солнцева их и увидела, как они вдвоём выходили из Сашкиного подъезда, в обнимку. Внутри будто взрыв произошёл. Даже не в душе, на такую глубину обида опуститься попросту не успела, только сердце зацепила, и тут — бабах. Насте в первый момент показалось, что она ослепла и оглохла. И, если честно, было уже всё равно, «давно или назло». Увидела своего Сашку, которого столько лет любила, которого из армии ждала, письма писала, поддерживала во всём и снова ждала, ждала, ждала с его дурацкой работы, в обнимку с симпатичной брюнеткой, и едва на ногах устояла. Хорошо, что ума хватило не выскакивать им наперерез и не бросаться с кулаками. Хотя, желание было просто огромное. Вместо этого обратно за сирень шмыгнула и бегом понеслась за дом, в овраг, чтобы порыдать там вволю, вдали ото всех. Правда, слёз не было, что Настю удивило. Внутри всё бурлило и клокотало, хотелось заорать, причем матом, убить Аверина, но слёз больше было. И только вспоминала эту брюнетку, как та выглядит, как одета, как улыбалась чуть смущённо, но чересчур сладко, и такая мука, такое жжение где-то в районе сердца… Наверное, именно с такими чувствами люди на убийство из мести идут. Не из ревности, а именно из мести. Чтобы раздавить, растоптать и забыть. В эту секунду Настя тоже была уверена, что если убьёт некогда любимого человека, то ей сразу легче станет. Зато сама поверила, до конца: они расстались окончательно. И если Аверин что-то не мог ей простить до этого дня, то теперь она знает, что ему не простит. А любовь тут совсем не при чём. Любовь и ненависть вообще никак не связаны.
Увидев Настю перед зеркалом, в платье и на каблуках, наносящей на лицо последний слой пудры, Галина Викторовна несказанно удивилась.
— Ты куда собралась?
— Пойду прогуляюсь. В клубе сегодня вечеринка, приезжает какой-то московский ди-джей, вот пойду послушаю.
— В клуб? Одна?
— Почему одна? У меня, слава богу, друзья помимо дворовых есть. — Настя пуховку убрала, и к матери обернулась. — Мам, ты не волнуйся, я глупостей никаких делать не собираюсь. Но я не могу больше дома сидеть. Да и сколько можно? Что я, действительно, прячусь ото всех? Мне скрывать нечего, я ни в чём не виновата. А кто по-другому считает, это их личные проблемы.