Крылья за моей спиной
Шрифт:
— Вы же о втором ребёнке подумывали.
Настя даже зажмурилась, чувствуя, как сердце болезненно сжалось. Да, такта Ларисе Евгеньевне всегда не хватало.
— Я поговорю с ним, Настя, — пообещала она напоследок. — Я так с ним поговорю. За ремень возьмусь! Никогда его не порола, и видно зря. Надо было.
На это обещание можно было только улыбнуться, но никакого удовлетворения или спокойствия в Настину душу оно не принесло. Хотя, думать о том, как Лариса Евгеньевна потрясает кожаным отцовским ремнём перед тридцатичетырёхлетним сыном,
— Ты же знаешь, что он тебя любит, — добавила Лариса Евгеньевна, когда Настя уже собиралась вешать трубку. — Он всегда тебя любил.
После этого захотелось плакать. Настя пожалела, что не может сказать свекрови правду, да никому не может, даже собственной матери. А как бы хотелось, хоть раз, чтобы выговориться наконец, облегчить душу, и понять — умрёт она без Маркелова или выживет. Сейчас же казалось, что без него останется лишь пустота. Всё самое главное в её жизни связано с ним. Дочка, их дом, даже её работа, она ведь всегда советовалась с мужем, когда собиралась что-то изменить в магазине. И смеялась или спорила с ним, слыша ответ. В голове всё ещё вертелась сводящая с ума мысль: как он посмел всё испортить в очередной раз?
За те несколько дней, что Настя обитала в бывшей родительской квартире, её посетили, кажется, все соседи, в основном, соседки, которые ещё помнили их семью. Расспрашивали о родителях, о том, как те живут на новом месте, всё ли у них в порядке, а сами Настю глазами ели, приглядываясь и оценивая. Она не спорила, понимая, что это бесполезно, и они не успокоятся, пока не выведают всё, что их интересует. Зато потом разговоров им хватит не на один месяц. Когда она появлялась на улице, с ней здоровались и опять же разглядывали, косились то на Вику, иногда вслух сравнивая её рыжие косички с Настиными когда-то, а то и на машину посматривали, неизвестно чему в ней удивляясь.
— Здесь все друг друга знают, — сказала Насте Вика дня через три после их приезда, и голос был растерянным. — Представляешь? Все друг с другом здороваются!
Настя улыбнулась.
— Это точно. Но многие здесь давно живут. Тебя это удивляет?
— Я думала, так только в бабушкиной деревне бывает. Там с ней тоже все здороваются, когда мы по улице идём.
— Так она учительница, её все знают.
Вика задумалась, голову рукой подпёрла, навалившись на стол, и забыв про обед.
— Мам, а это ведь хорошо, когда тебя все знают, да?
Настя пожала плечами.
— Если тебе это нравится.
— Мне нравится, — уверенно кивнула Вика.
Настя улыбнулась, к дочке подошла и поцеловала ту в рыжую макушку.
— Я не сомневаюсь.
Лер появлялся в поле зрения обычно после обеда. Объяснял это тем, что работает он много и усердно, по двенадцать часов, причём каждый день, вот только его рабочий день начинается часа в четыре по полудню и заканчивается под утро.
— Я ночной обитатель этого города, — говорил он, смеясь.
— И единственный, да? — поддевала его Настя.
Фёдор хмурился.
— Как-то грустно сразу становится. Для кого я всё это делаю?
А однажды Настя встретила во дворе вместе с ним молодую женщину, она показалась смутно знакомой, но вспомнить так сразу не получилось. Но Настя улыбнулась приветливо, когда поняла, что это пассия Фёдора. Они вместе вышли из подъезда, сверху, из кухонного окна, послышался недовольный голос его матери, возмущавшейся по поводу того, что у кого-то не работа, а полное безобразие, раз шатаются где-то всю ночь, а потом спят по полдня, да и женщин себе под стать выбирают. Ведь, где это видано, чтобы приличная девушка спала до двух, да ещё в чужом доме. Настя невольно взглянула наверх, встретилась глазами с соседкой, а та, закончив свою обличительную речь, спокойно кивнула ей.
— Здравствуй, Настя.
— Добрый день, тётя Валя, — отозвалась она с улыбкой, а на Лера взглянула со значением. Но тот лишь отмахнулся от матери и сказал:
— Надо съезжать, запилила.
Девушка рядом с ним улыбнулась.
— Это она меня терпеть не может, — сообщила она, совершенно не обеспокоенная этим фактом. — Когда меня нет, она бегает за ним с тарелкой котлет и варит борщ. — Толкнула любимого локтем. — Поэтому он и не съезжает.
Фёдор смешно сморщился. Потом опомнился.
— Насть, ты помнишь Кристину? Вы, кажется, вместе учились.
Настя заинтересованно вздёрнула брови.
— Да?
— В параллельных классах. Мы с тобой вместе в соревнованиях по бегу участвовали пару раз, за школу бегали, за район. Но я перекрасилась в блондинку, вот ты меня и не узнаёшь.
Настино лицо разгладилось. Ей в какой-то момент стало неудобно, все её узнают, а она через раз на пятый. Так ещё решат, что зазналась она в своей Москве, здешние люди могут так сказать, она-то знала.
— Я помню, — поспешила сознаться она. — Но меня цвет волос и смутил. — Руку для приветствия протянула. — Рада снова встретиться.
Кристина несколько растеряно взглянула на протянутую руку, а Фёдор откровенно усмехнулся, головой покачал.
— Ты совсем очумела в этой Москве, — огласил он то, о чём Настя подумала минуту назад. Она даже расстроилась немного.
— В меня так долго вдалбливали правила этикета, что мне без этого уже странно.
— Так правильно, Маркелов-то профессорский сынок.
Настя чуть мстительно Леру улыбнулась.
— Бери выше, внук академика.
— Вот-вот. Кстати, так и не приехал?
— У него важное дело, вся неделя в судах.
— Ё-моё, скучно как.
— Ему об этом не скажи, Федь.
Кристина подхватила Лера под руку.
— Да, не всем каждую ночь в клубе тусоваться.
— Ясно, что не всем, — хмыкнул тот, явно довольный собой. — Для этого талант нужен, здоровье богатырское и терпение ангельское. Я, вообще, уникум. Насть, ты в клуб придёшь?