Крылья
Шрифт:
– Если бы не он, – Алька кивнула на Феликса, – то даже не знаю, что б с нами было… Тот придурок и впрямь был какой-то взвинченный.
Я посмотрела на Альку. Она не узнает его. Как и Ида. Впрочем, они не так часто видели его и сейчас были слишком взволнованны, чтобы повнимательней присмотреться к этому…
– Офигеть! Супермен, да и только! – я не смогла сдержать нервный смешок. Алька и Ида испуганно уставились на меня. Я нагнулась поближе к блондинке.
– А вас хочу поблагодарить за то, что не наехали на меня! – с издевкой заявила я. – А то моя мамочка ужас бы как расстроилась.
– Лика, что с тобой? – тряхнула меня Ида.
И тут Феликс наконец проснулся. Я ожидала от него какой угодно реакции, но только не такой. Он ответил, не оборачиваясь, совершенно спокойным и безучастным голосом:
– Спутанное сознание. Возможно, последствие травмы.
Я вздрогнула, как от пощечины:
– Хватит! Остановите машину!
– Лика, они хотят тебе помочь! – заговорила Алька. – Тебе нужна помощь, правда, послушай меня!
– ОСТАНОВИТЕ МАШИНУ!
Блондинка резко затормозила у обочины.
– А теперь все из машины вон! – завопила я, едва веря тому, что говорю.
Девчонка рассмеялась:
– Это что, угон?
Снова это ее угрожающее спокойствие. В ее поведении не было ничего детского. Так ведут себя только люди, которые переломали в драках не один десяток костей. Причем не своих. Феликс наконец обернулся и вперил в меня свои таинственные, как сумерки, глаза. Я вжалась в сиденье от страха, но моя безудержная злость не позволяла мне дать задний ход.
– Мне нужно поговорить с ним, – я ткнула пальцем в Феликса. – Наедине.
– Расскажи это кому угодно, только не мне, поняла? – металлическим голосом произнесла девочка. Я спиной ощутила опасность, исходящую от этого ребенка, как исходит жар от распахнутой духовки. Ей-богу, мне бы не хотелось встретиться с ней в темном переулке. И это ощущение было очевидным и абсурдным одновременно.
Но отступать было некуда.
– Или я поговорю с ним – здесь, сейчас, наедине – и потом езжайте на все четыре стороны. Или меня придется вытаскивать отсюда силой, отпиливая от сиденья по кускам.
– О, восхитительная идея! – зашипела девочка.
Феликс повернулся к спутнице:
– Это не займет много времени.
Блондинка изумленно хлопнула ресницами и открыла от возмущения рот.
– Ты слишком много с ними возишься! – наконец выдавила она, тщательно подбирая слова, и выскользнула из машины, со всей дури хлопнув дверью. Альке с Идой повторять не пришлось: они быстро вылезли и отошли от машины.
Казалось, этот вечер не закончится никогда.
Я перебралась на водительское место: поближе к Феликсу, чтобы не лишить себя удовольствия увидеть каждую эмоцию, каждое движение его мимики, когда я расскажу ему, какой же он негодяй…
– Теперь ты можешь перестать притворяться, что видишь меня первый раз в жизни. Фе-ликс, – сказала я, разрезая его имя на слоги.
Его лицо было непроницаемо, как гладь темного озера, таящего в себе неведомых монстров. Ах, как мне хотелось вытянуть за жабры парочку этих тварей, увидеть
– Не знаешь, с чего начать? Я помогу! Твоя мать – за что ты с ней так? Когда ты исчез, она едва пережила это! Каждый раз, когда о тебе заходит речь, она начинает плакать. Наверно, плачет и сейчас – ночи даются ей особенно тяжело, если без снотворного. Пока ты здесь катаешься на этой своей чертовой BMW и кадришь блондинок!
Только страх, что меня снова может «выбросить», не позволил мне разреветься в голос, хотя глаза нестерпимо жгло.
– Такому поступку может быть только одно веское оправдание – смерть. Мы с Анной уже почти научились не думать о том, что останки тебя, скорей всего, лежат где-нибудь в канаве или лесополосе. Но ты не мертв, Феликс, очень даже не мертв. Оказывается, ты жив, непростительно и оскорбительно жив!
Я подняла на него глаза, рассчитывая, что мне перепадет хоть подобие какого-то раскаяния или сожаления, но его лицо по-прежнему было равнодушным и отстраненным. И еще более равнодушными и отстраненными были его слова – слова, которые он наконец соизволил произнести:
– Я не тот человек, за которого ты меня приняла, – сказал он. – Ты ошиблась.
Я потеряла дар речи.
Я знала, что это уловка, это попытка сбить меня со следа, жалкий дешевый трюк. Пусть лепечет что угодно, сейчас я ткну его носом в кое-что и тогда послушаю, что он мне запоет!
Прежде чем он понял, что я собираюсь сделать, я схватила его левую руку и вздернула рукав его рубашки выше локтя, обнажая загорелое предплечье. Прошлым летом, незадолго до исчезновения, Феликс наколол на руке ряд китайских иероглифов. Он так и не смог объяснить мне, что они означают, но ходил страшно счастливый, чуть ли не из штанов выпрыгивал. Наверно, ткнул пальцем в первую попавшуюся картинку в каталоге татуировщика, балбес.
– В чем прикол, если ты не знаешь значения? – помню, недоумевала я. – А что если они означают «жареная курица»? Или «я пукаю от молока». Встретишь какого-нибудь китайца, вот смеху будет.
– Скорее они означают «завали хлеборезку», – отвечал Феликс.
Я была уверена, что обнаружу эти иероглифы на руке, поэтому мои глаза полезли на лоб, когда их там не оказалось. «Неужели я перепутала руку?» – запаниковала я и схватилась за другую. Но и эта рука была чиста. Ни намека на то, что когда-то здесь был целый ряд черных закорючек.
Одновременно с этим еще две вещи поразили меня: его предплечья были широкими и твердыми, словно все время с момента пропажи Феликс безвылазно проторчал в спортзале и ел анаболики горстями. И второе: он не сопротивлялся моим попыткам отыскать улики на его руках. Он протянул мне обе руки, пока я нервно разглядывала их со всех сторон. Он не боялся, что я могу что-то найти.