Крылья
Шрифт:
– Ч-чего? – поперхнулась я. – Что за бред?!
– Ну вот! – воскликнула Ида. – Я же говорила, стремится к нулю!
– Ну сама подумай. В обмороки хлопаешься что ни день, засыпаешь посреди уроков. От физры освободили вообще, – Алька склонила голову набок.
– Слушайте! – начала орать я, но тут же опустилась до шепота. – Я не беременна, понятно?
– Да понятно-понятно. Просто мы волнуемся. Сечешь? – примирительно сказала Ида. – Так что не кипятись.
– И выкладывай, что с тобой, – подытожила Алька.
Мне не хотелось врать тем немногим людям, которые продолжали бы
– У меня болезнь, связанная с… нарушением кровообращения в мозге. Отсюда постоянные обмороки. Сначала нападение в магазине, потом Феликс пропал, я перенервничала, и вот болезнь активизировалась. А до этого не проявлялась, – сказала я, придумывая на ходу.
– Ты умрешь?! – испуганно прошептала Ида.
– Еще чего! По крайней мере не в обозримом будущем. Но мне теперь нельзя нервничать, сразу отключаюсь. А еще не выяснять отношения, не испытывать боль, не возбуждаться, не волноваться и… ой, все…
– А жить как? – возмутилась Алька и, видимо, тут же пожалела о сказанном.
– Не знаю, – я уронила лоб в ладони, пытаясь не разреветься. – А еще меня достает по телефону какой-то мужик и просит встречи.
– Ух ты, – тут же переключилась на новую тему Ида. – Давно?
– Несколько недель.
– Как романтично!
– Не романтично. Если бы ты послушала этот голос, то поняла бы. Жуткий тип, без тормозов.
– Если будет доставать, накатывай в гости. Ты моей мамане, в отличие от Феликса, всегда нравилась, – подмигнула Алька.
– Спасибо. Но, надеюсь, до этого не дойдет.
Я не горела желанием снова столкнуться нос к носу с Алькиной матерью. Та работала следователем, вела дело о пропаже Феликса и успела изучить наше семейство вдоль и поперек. Деловая, допытливая, бесцеремонная (теперь я знала, какой будет Алька, когда вырастет) – я не могла представить ее на кухне, в переднике, с поварешкой в руке. Только на «задании», с пистолетами в обеих руках. Хотя Алька божилась, что ее «мамуслик» отлично готовит и даже иногда занимается вязанием. «Вяжет жуликов. И носки», – говаривала Алька и при этом всегда ржала, как ненормальная.
– Имей в виду, анонимные звонки обычно ни к чему хорошему не приводят, – на этот раз Алька была серьезна.
– Откуда статистика? – захлопала ресницами Ида.
– Ну начинается! От человека, который всю жизнь с этими анонимными звонками разбирается, от моей мамани то есть! – взорвалась Алька.
– Проблема в том, что твоя мама работает только с отрицательными случаями, а положительные в глаза не видела. Потому что счастливые получатели анонимных звонков в милицию просто не обращаются, а просто весело проводят время. Адвокаты по бракоразводным делам небось тоже считают, что все браки ни к чему хорошему не приводят. Сечешь? То есть я хочу сказать, что для выводов надо обладать полной статистикой, а ею твоя мама вряд ли…
– Моя мама вряд
Я откинулась на спинку стула и открыла банку лимонада: перепалки между Идой и Алькой стоили того, чтобы не пропустить ни единого слова. Так спорили бы операционная система «Андроид» и электрошокер.
Мне нужно было спасаться от себя самой, сменить обстановку, вырваться из привычной среды. Поэтому когда Алька сообщила, что едет в Киев в гости к тете, мы с Идой решили упасть ей на хвост.
Романтику путешествия на поезде мало что может испортить. Даже если матрас тонкий, окна запылились, а у проводницы лицо как у тюремного надзирателя. Мы купили три билета в купе, скинулись вместе на четвертый, чтобы избавить себя от попутчиков, и, как только «надзирательница» проверила билеты, заперли двери купе и погрузились в долгожданное уединение.
Я нацепила наушники и включила музыку погромче, так что не сразу заметила, как Альхен что-то рассказывает с уморительным выражением лица, а Ида вовсю давится смехом.
– Что? – не выдержала я и стащила наушники.
– Тут, говорят, Чижик на тебя запал.
– Бред, – отрезала я и начала заталкивать наушники обратно.
– А может, и не бред, – заржала Алька. – Мне Гренкин растрепал, что когда ты на физре в обморок хлопнулась, Чижов стоял мрачный, как терминатор, и чуть Гренкину по шее не навалял, когда тот… слишком развеселился.
Я засмеялась, вспоминая, как меня перекинуло в тело Чижова.
– Быть этого не может, только не Чижик.
– Я бы не делала выводов заранее, – многозначительно кашлянула Алька. – С ними всегда так: молчат-молчат, а потом ка-а-ак сносит крышу. И вот он уже весь твой, хватает тебя за руки, лезет с поцелуями…
Ида расхохоталась, а я примолкла, пришибленная внезапными воспоминаниями о Стефане и о том вечере – последнем вечере, когда можно было целовать парня, ни о чем не думая и ничего не опасаясь.
– Не имеет значения, – сказала я. – По ходу, с парнями все кончено.
– Да ну? Ты чего? – хором возмутились Алька с Идой.
Я уронила голову на подушку.
– Нет, правда. Я знаю наверняка, как только ко мне кто-нибудь прикоснется, со мной опять… опять начнется…
Алька забралась ко мне на верхнюю полку и вытянулась рядом.
– Думаешь, что грохнешься в обморок, как только какой-нибудь счастливчик поцелует тебя?
– Угу, – шмыгнула носом я.
– Зря. Они все такие неумехи. Думаю, что нужно очень постараться, чтобы довести тебя до обморока, Вернер. Ты же крепкий орешек! Ага, да, точно тебе говорю!
– Ты крепкий орешек, да, – отозвалась с нижней полки Ида, шурша страницами учебника по математике.
– Ты это кому? Мне или Сканави? – переспросила я, и мы хором рассмеялись.
Едва мы вылезли из вагона, с восторгом оглядывая столичный вокзал, как небо над головой словно разошлось по шву и город накрыл немилосердный, ледяной, пробирающий до костей ливень. Нам заранее и в голову не пришло, что весна в Киеве может быть совсем не такой, как весна в Крыму! За что мы тут же поплатились, продрогнув на ледяном ветру и набрав полные сандалии воды.