Крымская война. Соратники
Шрифт:
– Порядок. Что там стряслось на «Марии»?
– Да ерунда, понимаешь. На «Яшке» неудачно переложили руль, прорезали в темноте соседнюю колонну и подвернулись «Марии» под форштевень. Та и ударила, да так, что сорвало катер, висевший на корме, и часть рангоута с бизани. «Мария» поломала бушприт и утлегари, теперь не может управляться. Такие маты стояли – у нас было слышно! Сейчас «Яшка» идет своим ходом, «Марию» зацепил «Крым», а у него котлы текут, мощу дать не может. Плетутся сзади, чинятся на ходу.
«Яшкой» непочтительно именовали трехдечный 84-пушечный «Ягудиил». Что за непочтительное
– Плечо не болит?
– Болит, конечно, куда без того… Кременецкий, волчина, запретил выходить из санчасти – а я-то только-только Айболита нашего уговорил! Теперь ничего не увижу!
– Я тебе ролик нарежу, – посулил Андрей. – Да и что ты такого сможешь наблюдать с вашего корыта? Наверняка будете болтаться за горизонтом.
– Это уж точно. Шестистволка – это, конечно, вещь, фрегат пополам перепилит, только снарядов к ней всего пара тысяч. На двадцать секунд стрельбы. А дальше что – грязными носками в них кидаться? Так что придется мне посидеть в низах, пока вы там геройствуете…
Как же, подумал Андрей, так я и поверю, что Серега усидит в лазарете! Наверняка выберется и либо залезет в радиорубку к Никитке, либо станет путаться под ногами у Лехи, оператора БПЛА, уговаривая рассмотреть французские линкоры поближе.
А посмотреть будет на что. Минные банки выставлены со вчерашнего вечера. Противник несколько раз пытался прощупать мелководье барказами и малыми пароходами, причем один из них прошел точно над взрывчатым «гостинцем», слава богу – осадки не хватило, не задел днищем свинцовый колпак… Так что «подслеповатый силач» вот-вот угодит ногой в капкан, и тогда настанет черед парусных линкоров Нахимова, их бомбических орудий.
– Андрюх, Кремень просил напомнить миноносникам насчет торпеды. Я им уже проел плешь, давай и ты подключайся.
– Ок, подключусь.
На военном совете было решено, что единственную торпеду следует приберечь для сильнейших кораблей неприятельской эскадры – британского «Агамемнона» или французского «Наполеона». А чтобы не повторить ошибку, случившуюся во время нападения на караван (тогда на «Заветном» перепутали «Санс-Парейль» с «Трафальгаром» и извели драгоценный боеприпас на парусное корыто), торпеду будут пускать только по целеуказанию с беспилотника. Но Велесова все равно одолевали сомнения – уж очень похожи одна на другую трехдечные громадины. В суматохе боя непросто разглядеть кургузую дымовую трубу, по которой только и можно опознать винтовой линкор…
Вон он, «Заветный» – стоит рядом с «Алмазом», над всеми четырьмя трубами курятся угольные дымки. Корабли попаданцев держат давление в котлах, ожидая команды. Самая подвижная и самая мощная группа Черноморского флота.
– Кстати, Дрон, слыхал, что Фомич учинил? – ожил наушник. – Он, как только узнал, что Великий князь прибыл к армии, самолично его встретил – раньше Меньшикова, заметь! – и потащил показывать пулеметные позиции. Николай Николаич так увлекся, что о светлейшем забыл и вспомнил, только когда их разыскал Панаев. Это адъютант светлейшего, между нами, та еще сволочь… Так Николай Николаич просил извиниться за него и передать, что он до конца баталии останется с пулеметчиками – хочет оценить возможности нового оружия. Фомич говорит: Меньшиков, как это услышал, аж побелел, зубами заскрипел, затрясся. А поделать ничего не может – сам Великий князь пожелали-с! Тем более что при армии он пока как бы неофициально, без назначения…
– Здорово! – Восхитился Андрей. – Если Николай Николаич западет на пулеметы, да еще и с прапором нашим договорится…
– А куда он денется? Тем более Лобанов-Ростовский тоже не лаптем щи хлебает – князь, как-никак!
– А мы потом Николая Николаича на «Адамант» пригласим и вдумчиво его обработаем, – согласился Андрей. – Пригодится. Молодчина Фомич, не ожидал от него такой прыти. Вот что значит старая школа!
Голос Сергея вдруг пропал и зазвучал только спустя полминуты. На этот раз без игривых ноток:
– Мабута, Дроныч! Передай Корнилову – французы снимаются с якорей, идут к берегу. Началось!
Андрей машинально взглянул на часы – 6.24 утра. И тут же отозвался медный звон корабельного колокола – третья склянка.
Севастополь.
28 сентября 1854 г.
Реймонд фон Эссен
– Плотнее укладывай, Петька, – наставительно говорил Кобылин. – И шоб они не ерзали. А то будут, понимаешь, ерзать – корзина сползет и все высыплется. Ползай потом по днищу, собирай…
Эссен сидел на бочонке возле слипа и смотрел, как летнаб вместе с Петькой-Патриком загружают стрелки-флешетты в готовый к вылету аппарат. Кустарный «боезапас» свозили отовсюду – из полковых и городских кузниц, из крепостных и портовых мастерских. Стрелки делали из чего попало: от подковных гвоздей до старых скоб, выдранных из корпусов догнивающих в дальнему углу бухты старых фрегатов. «Алмазовцы» недаром носились по всему городу, объясняя, показывая, растолковывая: стрелки получались грубые, разносортные, мало похожие на фабричные изделия, которые авиаторы Великой Войны вываливали на головы противника – но, тем не менее, убойные.
Флешетты привозили навалом в лубяных коробах. Два десятка матросиков севастопольского экипажа с утра сидели, увязывая стрелки пучками по две дюжины прядями распущенных старых канатов. Связки укладывали в корзины и впихивали их куда только можно – и в кабину, под ноги авиаторам, и за спинки, рядом с клепаным бочонком топливного бака, под сиденья. Просто так ссыпать стрелки в корзины нельзя: в воздухе летнаб должен загрузить флешетты в особый жестяной короб, прикрепленный к борту кабины. Пилот заходил на цель, бомбардир выбирал момент и дергал за тросик. Дно ящика откидывалось, и флешетты смертельным дождем обрушивались на врага. «Отбомбившись», пилот уводил аппарат на новый заход, а бомбардир должен был за эти недолгие мгновения заново наполнить ящик флешеттами. Потому их и связывали в пучки – много ли захватишь из корзины горстью? Да и руки поранишь об острые жала…