Крымские истории
Шрифт:
И уже, как радушная хозяйка, стала приглашать в дом, кормить, поить вкусным чаем.
А когда он попросил сопроводить его к местному кладбищу, где была похоронена его спасительница, она, с благодарностью, посмотрела ему в глаза и стала быстро собираться, переодевшись в чёрное платье и повязав голову чёрным утратным платком.
Сама же срезала в палисаднике, утопающем в цветах, букет багровых роз и, молча протянула ему, только слёзы наполнили, до краёв, её глаза при этом.
Долго стояла, затем, за калиткой оградки, положив
– Здравствуй, Виктория! Всегда помню тебя и всегда скорблю, что не сам перестрел ту роковую пулю. Только бы ты жила…
Мать его спасительницы при этих словах сжала его плечо рукой и он ощутил на своём виске её слёзы, которые она даже не вытирала.
Он несколько раз приезжал в этот посёлок. И перестал ездить лишь тогда, когда в очередном отпуске, позвонив в дверь знакомого дома, увидел в проёме двери другое лицо.
Приветливая женщина, зная его, просто и уже без боли, сказала:
– Не стало и моей сестры, генерал. С дочерью рядом и упокоили. Пойдёте?
– Да, да, я непременно их проведаю, – и он торопливым шагом пошёл в направлении местного кладбища…
Всё это, без деталей, он рассказал Ей, сидя в ресторанчике возле Ласточкина гнезда.
И, Она, во время его рассказа, всё не убирала свою удивительно красивую руку от его лица, словно забирая от него всю боль пережитого.
Официантка красиво накрыла их стол к этому времени и он, не спрашивая её, что Она будет пить – налил, доверху, две изрядные рюмки коньяку и поднявшись из-за стола, сказал:
– За всех, кто не с нами. За все наши утраты.
Она тоже выпила свою рюмку до дна и, выдержав минутную паузу, с какой-то виноватой улыбкой, сказала:
– Можно, я поем немножко, а то у меня голова сразу закружилась.
Он всё время подкладывал ей вкусную еду, уже понемножечку подливая коньяк и всё время слушал Её бесхитростные истории.
Да их и не было много – работа, дом, забота о дочери, а теперь – о внуках, которые стали высшим смыслом её жизни.
О личной жизни и судьбе ничего не говорила, не спрашивала и его об этом, бережно обходя эту тему.
И только один раз, всё же ему сказала, с такой грустью и болью, что он даже вздрогнул:
– Замуж я так и не вышла. Были достойные люди, предлагали руку и сердце, а я не могла. Не могла изменить памяти о том курсанте, который мне встретился в те далёкие годы…
При этих Её словах зазвонил телефон. Она взяла трубку и выслушав того, кто ей звонил, ласково и тепло ответила:
– Нет, нет, доченька. Всё хорошо. Я сейчас сижу в ресторане, возле Ласточкина гнезда.
И вновь стала слушать дочь, а затем, засмеявшись – красиво и звонко, с отчаянной гордостью ответила дочери:
– А что, твоя мать уже не может никому понравиться? Ты бы только видела, какой у меня красивый и благородный кавалер, – и она лукаво, заговорщицки, ему подмигнула.
– Нет, ты приезжай за мной в «Лазурный», часа через… – и она посмотрела на него.
– Часа через два, – ответил он, посмотрев на свои часы.
Разговор с дочерью Она больше не коментировала, только обдала его таким жаром взгляда, что он, торопясь, вновь закурил свою душистую сигарету.
Но уже после разговора с дочерью, как-то виновато, спросила:
– А твоя семья, Владичка?
– Двое детей, сын – тоже военный, дочь – мать двоих детей, занята ими, до этого – дизайнер-оформитель.
– А… жена…
– Жены нет, в девяностом году погибла в Баку, во время известных событий. Врач, спасала людей, снайпер убил в спину…
– Прости…
После наступившей паузы, искренне порадовалась за него, когда он коротко сообщил, каких успехов достиг в службе – стал генерал-лейтенантом, академиком, профессором. До сей поры преподаёт в академии Генерального штаба, возглавляя кафедру.
– А это – тоже за Афганистан, – и она дотронулась пальцем, осторожно и бережно, до Золотой Звезды Героя Советского Союза, на левой стороне его пиджака.
– Да, это за Афганистан, ещё за первый раз, – и он больше не стал развивать эту тему.
К счастью, в его сумке оказалась его последняя книга и он, положив её на стол, стал думать, как её подписать.
Он ведь, кроме её имени, не знал ни фамилии, ни отчества.
И она, взяв книгу в свои руки, увидела на обороте обложки его портрет, в форме, долго вглядывалась в его лицо.
А затем – просто и тихо сказала:
– Так и подпиши её мне – Галине. Просто – Галине, не забыл ещё, как меня зовут?
– Нет, этого я не забывал никогда…
Незаметно, за разговорами, пролетело время.
И когда у их стола остановилась яркая, очень красивая молодая женщина, не более сорока лет, он вздрогнул, а в области сердца у него загорелся какой-то негасимый внутренний пожар:
«На кого она похожа? Нет, нет, материнского – очень много. Но иная порода властно прорывается в чертах её лица» – и он, напрягая свою память, старался припомнить, кого же напоминает ему дочь женщины, которая сидела напротив него и тихо и счастливо улыбалась при этом.
Насладившись его растерянностью, а также дочерним изумлением, с которым та не могла справиться, увидев его, Она, наконец, произнесла:
– Знакомься, Виктория, это – твой отец – Владислав Святославович Измайлов…
Земля качнулась и медленно куда-то уплыла из под его ног.
Последнее, что он услышал в этой жизни, были Её слова.
Она не кричала, а положив его голову себе на колени, сидя прямо на полу, тихо и бессознательно повторяла:
– Не уходи, не уходи, родной мой… А как же я? Не оставляй меня… Я не хочу жить без тебя. Я и так всю жизнь жила без тебя, но всегда – с тобой в своём сердце…