Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока (сборник)
Шрифт:
– Орел! – будущий маршал Победы огляделся вокруг. – Скажите-ка мне, капитан, какой транспорт у вас есть для представителя Ставки?
– Самый лучший, товарищ генерал, – ответил я, – командирское место в моей машине.
– А сами-то как? – поинтересовался Василевский, запрыгнув на броню и заглядывая в люк.
– А я на этом месте и не езжу, все больше с бойцами на броне, – ответил я. – Тут и обзор получше, и соображалка работает будь здоров. А для связи с машиной у меня специальный шлемофон с удлинителем.
– Тесновато у вас здесь, – проворчал
– Да на этой же машине в десантное отделение, товарищ генерал, – и я махнул рукой вертолетчикам, чтобы те поднимались и уходили домой.
– Годится, – Василевский до пояса высунулся в люк, – ну что, поехали?
– Одну минутку, товарищ генерал, – я указал на отрывающийся от земли вертолет. – Вот теперь можно, – я прижал ларингофоны к горлу: – Вперед!
Машина дернулась и с лязгом покатилась по узкой крымской дороге. Впереди был древний Бахчисарай.
6 января 1942 года, 09:42.
Окраина Бахчисарая. Первая рота батальона «Балтика»
Капитан морской пехоты Сергей Рагуленко
– Стой! – БМП, дернувшись, замерла как вкопанная. Перед городом, на ровной площадке у дороги, сооружение, так хорошо знакомое по фотографиям и кинофильмам всем нашим современникам: колючая проволока, вышки, бараки. Короче, лагерь военнопленных.
Ярость, затуманивающая голову. Тогда, с эшелоном, в голове был холодный расчет, а сейчас горячая, как кровь, ярость.
– Твою мать! Рота, спешиться! Наводчики – огонь по вышкам. Только скорострелки и пулеметы. Бойцы, охрану в плен не брать! В атаку, вперед!
Скидываю шлемофон, обматывая шнур вокруг основания антенны и, нахлобучив холодную, как лед, каску, спрыгиваю с брони. И вовремя! Машины взревели моторами, выбросив в воздух густой соляровый выхлоп. Трассы скорострельных 30-мм пушек скрестились на вышках. Во все стороны полетели дымящиеся обломки.
– А вы, гады, как думали, для чего нам нужны лазерные прицелы, баллистические вычислители и система стабилизации? То-то же!
Только с двух или трех дальних вышек успели ударить пулеметы. Причем стреляли не по нашим бойцам, а по баракам.
– С-суки!
Ну, ничего, наводчики их быстро заткнули. И наступила тишина.
А потом рывок метров в пятьсот, от поворота до дороги. Про товарища Василевского я, честно даже говоря, и забыл своей затуманенной злобой башкой – так хотелось дотянуться руками до горла этих гадов. Потом из длинного низкого барака начали выбегать фигуры в серой униформе, и у наводчиков появилась новая забава – расстреливать их из пушек, пулеметов и АГС метров со ста, то есть почти в упор.
БМП одна за другой врезаются в заграждение, слышны гитарный звон разрываемой проволоки и хруст сминаемых столбов. Темным зевом распахнута дверь барака охраны, в нем огненной бабочкой бьется пулемет, МГ. Пули с визгом рикошетят от лобовой брони, заставляя вжимать голову
Глухо бьет «сотка», и фугасный снаряд превращает деревянный барак охраны в подобие мартеновской печи. Пламя с гудением взлетает к небесам. Молодец Кандауров, хорошую смерть подарил этой сволочи. И дальше тишина, гробовая…
Рота рассыпалась по лагерю, но сопротивляться тут больше уже некому. Нет, вру. Сухой щелчок пистолетного выстрела, и две двухпатронные очереди из «ксюхи» в ответ. Теперь уже точно тишина. Останавливаюсь, чтоб вытереть лоб. Соленый привкус крови во рту. Когда это я успел прокусить губу, не помню. Оглядываюсь уже трезвым взглядом. Все, бля, как в кино… В том самом – про лагеря.
Потом приглядываюсь повнимательнее, и возникает жуткое желание завыть диким зверем. Обнаженные тела в «поленнице» за бараками – женские, и на виселице возле аппельплаца тоже. Хочется воскресить всех тех гадов, которых мы так неосмотрительно убили, и казнить их по новой, на этот раз с применением особо негуманных средств. Вроде сожжения на медленном огне и посажения на тупой, толстый и плохо оструганный кол. Бр-р-р. А мои ребята?! Они же теперь немцев в плен брать не будут, отныне и навсегда! Нет, такое прощать нельзя!
Василевский выбирается из командирского люка БМП, слегка обалдевший и весьма грозный. Козырнув, с ходу рапортую:
– Товарищ генерал-лейтенант, во время марша был обнаружен объект, идентифицированный как немецкий лагерь для советских военнопленных. Во избежание попыток охраны уничтожить заключенных, принял решение атаковать немедленно, с ходу. Мои опасения оправдались: несколько не подавленных нами сразу вышек открыли огонь не по нам, а по баракам с пленными. Наши потери подсчитываются, охрана лагеря уничтожена полностью. Докладывал капитан Рагуленко.
Василевский кивает и молча осматривается по сторонам. Из дверей бараков робко-робко появляются пленные. Невероятно худые, кто в затрепанных армейских гимнастерках, кто в штатских ситцевых платьях. В плен они попали еще в октябре, а сейчас, простите, уже январь.
– Вы все сделали правильно, товарищ капитан! Приняли быстрое и единственно верное решение. – Василевский жестом подозвал своего адъютанта. – Пиши, с момента принятия присяги СССР – капитану Рагуленко…
– …Сергею Александровичу, – подсказал я.
– …Сергею Александровичу, – повторил Василевский, – присвоить звание майора! Кстати, расстрел немецкого эшелона в Симферополе – это тоже ваша работа?
– Так точно, то есть не моя, а моей роты, мы там тоже все вместе работали, один бы я не справился, – пошутил я.
– Добавь, – бросил Василевский адъютанту, – …и наградить орденом Боевого Красного Знамени. А теперь давай пойдем и посмотрим в лицо этим героическим женщинам.
– Слушаюсь, товарищ генерал, – я устало козыряю. Кстати, дело полный сюр, бабоньки, по-моему, еще не врубились, что они уже свободные, и смотрят на моих камуфлированных бойцов испуганно-непонимающе.