Крымский тустеп

Найтов Комбат

— Дельно, дельно, адмирал. Можно подумать, что всю жизнь авиацией командовал.

— Нет, десантами, Александр Евгеньевич. У нас от погоды всё зависит. И сильно укреплённые пункты приходилось брать, там всё зависит от правильно выбранного калибра, и, от авиа и артиллерийской поддержки. То есть, от взаимодействия сил и средств.

— А что это тебя Эйзенхауэр по имени зовёт? И ты его?

— А вот из-за вот этого! — и Дмитрий ткнул пальцем в колодку с синей лентой. — Я, вроде как, герой Америки, а Айк такую же медаль получил и звание генерала армии за высадку в Европе. Мы её вместе готовили.

— Надо же, с кем приходится работать! — смеясь, он ткнул кулаком Дмитрия. — Нормально, толково мыслишь и не зря в таком возрасте такое звание имеешь. Всё, не мешай, тут считать надо!

С американцами договорились быстро, и, через 5 дней, вновь послали

на разведку «Спитфайр». Один из кораблей переместился и к нему подошёл бункеровщик. Скорее всего, готовятся к выходу в море. Метеорологи дают на два дня хорошую погоду, правда, ветреную. 500 Б-17 ранним утром взлетели с аэродрома под Полтавой, сделали большой круг, собрались в свой обычный строй, красные самолёты, покачав крыльями, пошли на посадку. Часть загружена 227 кг бомбами, часть 454 кг бомбами, несколько эскадрилий взяли 907 кг бомбы. Истребителей прикрытия нет. Они вылетят позже, с расчётом быть над точкой на пять минут позже. Истребителей Люфтваффе на участке мало, чтобы их не спугнуть и дать им возможность взлететь. Истребители потом сядут на дозаправку на аэродромах Кольского полуострова и Карелии. Бомберы набрали 11000 метров, и поползли по небу огромной стаей, оставляя за собой дымно-белые хвосты. Зрелище жуткое. Особенно для тех районов, которые побывали под бомбёжками и знают, что это такое. Оставив Москву справа по курсу в 150 км, армада медленно плыла по высокому летнему небу. Границу с Финляндией не пересекали, Ленинград оставили слева, идут над почти незаселёнными районами Карелии. Сзади в 25 минутах лета от них, подходят 54 Ер-2 четкими девятками, за ними идут две девятки Пе-8. Немцы засекли армаду сначала визуально, а со ста километров увидели её на радарах. Но, пакеты с целеуказаниями уже вскрыты, головные машины крыльев работают радарами. Они и сообщили о том, что из Лаксельва взлетели истребители, и правее ещё одна группа истребителей, значительно большая. Их успокоили, что справа — истребители Северного фронта и Северного флота. В 13.30 Москвы зафиксирована первая атака ФВ-190. Он попытался сбить головной бомбардировщик армады, но сам был сбит сосредоточенным огнём стрелков. Сзади над строем появились «Лайтнинги», которые сразу пошли в атаку на поднимающиеся «Мессеры» и «Фоккеры». В 13.57 открыли люки самолёты первой волны, и на небольшой городишко обрушился ливень 227 килограммовых бомб. Зенитная артиллерия пыталась что-то противопоставить, но, она не была рассчитана на такое количество самолётов противника, и сама являлась целью! По её душу прилетела эта стая! Каждое крыло имело свою цель, и на неё обрушивался дождь бомб: фугасных и зажигательных. Лейтенант Штерн тщательно привязал каждую из 18 батарей ахт-ахтов, а они почти не добивали до строя. Последняя цель была батарея на горе Лангнесвейен. По всем батареям американцы работали полутонными и тонными бомбами. Цели кончились, и оставшиеся самолёты с бомбами довернули на Тромсё, запасную цель, где тоже выгрузили свой боезапас на порт и аэродром. Столб пламени и дыма поднялся над городом высотой в несколько километров. Аэродром в Альте весь исковыряли бомбами, северо-западный ветер сдувал дымы в тундру. Одна из эскадр заметила 9 эсминцев, попыталась отбомбиться по ним, но попасть с такой высоты, по маневрирующим целям, невозможно. Четыре крупных корабля стояли в нешироком Каа-фьорде, который находился под прямым углом к курсу «крепостей», и они, почти, не были повреждены бомбардировкой. Несколько попавших на них мелких 227 килограммовых бомб только чуть-чуть поцарапали краску. И лишь один находился в кольце огня: бункеровавшийся для перехода в Германию, «Адмирал Хиппер» сам не пострадал, а вот взрыв на бункеровщике, которого не успели вывести из колец противолодочных, противоторпедных и противодиверсионных сетей, выплеснул горящий мазут, который расплылся вокруг крейсера. Радар береговой системы ПВО, как и всё остальное оборудование, перестал существовать, систему задымления выключили, и тут, курсом 215 градусов, на высоте всего 3–4 километра, из-за дыма пожара появилась цепочка странных самолётов с изломанным крылом, и вниз полетели пятисотки, круша все на палубах, концевые несли двухтонные бомбы. Зенитный огонь вспыхнул и угас, четыре машины из атакующих, вспыхнув, ушли в землю. Больше кораблям стрелять было нечем. Грозно рявкнул главный калибр, но, естественно, без какого-либо толка, а на корабли заходили тяжелые Пе-8, с пятитонными бомбами, поставивших крест на океанском флоте немцев.

Дмитрий в Ягодном с нетерпением ждал возвращения группы, но, послал на разведку пару Пе-3 и «Спитфайров»: снять результаты бомбардировки. Было довольно ветрено, поэтому шанс, что все промахнутся, пусть

минимальный, но был. «Спитам» было приказано сразу везти всё в Ягодное, по топливу они могли это сделать. Елькин приземлился первым, у него скорость в два раза, с лишним, больше. Подрулив, он отбросил выпуклый фонарь, и поднял вверх обе руки, вытянув вверх большие пальцы! Есть!

— Качайте его, ребята! — подал команду Дмитрий, но команду все поняли неправильно: вместе с Леонидом Ивановичем в воздухе оказался и сам Дмитрий. Не уронили, и на том спасибо! Демонтировали кассеты с камеры и бегом потащили в проявку. Через тридцать минут на проекторе возникла картинка побоища. Куда там Куликовской битве! Севший кормой, с вырванными башнями, весь обгорелый «Хиппер», перевернувшийся «Тирпиц», мачты и башня ровно севшего на грунт «Лютцова» и лежащий на боку с пробитым бортом «Шарнхорст». Чья-то башня валялась аж на берегу. Дмитрия подмывало немедленно позвонить Сталину, но требовались доказательства того, что перед атакой наших самолётов эскадра была на плаву. А это ещё два часа. Через час над ними прошли Ер-2, они идут в Кострому. Две девятки были неполными. Один из бортов сел в Ягодном из-за утечки масла. Затем появились «Пешки», которые построились в круг и начали садиться по двое. Голованов сел последним. Дмитрий пошёл к нему. Тот отмахнулся от рапорта, обнял Диму.

— Отлично! Сработали как часы!

— Мы уже получили результаты, а где снимки перед атакой? На каком борту?

— А нет того борта! Сбили! Сейчас людей построю, спрошу, может быть, кто и снимал.

Дмитрий отчётливо понял, что это хорошо, что он не полез с докладом Сталину.

— Ты Сталину доложился?

— Никак нет! Вас ждал.

— Ну и правильно! — они прошли к строю лётчиков. Маршал поздравил всех с выполнением особого задания, приказал все пленки немедленно сдать в проявку, в том числе и личные, если кто снимал. Слава богу, на каждом борту кто-то, но снимал.

— Всё, не дрейфь, будет что-нибудь! Чисто для истории и для самих себя обязательно сняли.

Он связался с Костромой и передал такой же приказ туда.

— Я могу «Спита» туда послать.

— Нет надобности. Сейчас доложимся, и отмечать будем. А пленки и фотографии из Костромы подвезут.

Он снял трубку ВЧ и вызвал Сталина.

— Товарищ Васильев, задание выполнено. Все четыре корабля утоплены. Частично на плаву один «Хиппер», но без вооружения. Обе башни в воде. — он щёлкнул тумблером громкой связи, чтобы все услышали поздравления Верховного, который в конце спросил о потерях.

— Четыре «Ер-2», товарищ Васильев. К сожалению, один из них фоторазведчик. — и он выключил громкую связь, чтобы только он мог слышать то, что ему говорит Сталин. Молчал он довольно долго. Затем сказал:

— Плёнки проявляем, не может быть, чтобы не было доказательств, что все корабли были на плаву перед ударом. — и опять замолчал.

— Спасибо, товарищ Васильев. Так и сделаем. До свидания! — и он повесил трубку.

— Ты здесь не причем! Это мой промах. Но, приказано лететь в Москву. Вместе.

Он снял трубку и ещё раз позвонил в Кострому, чтобы собрали все плёнки у всех, особенно у штурманов и стрелков. После этого пошли обедать. Экипажи шумно отмечали успех, и не совсем понимали, что произошло, и почему такими хмурыми были лица у командования. Лишь Эндель Карлович переспросил у Голованова:

— Сильно ругается?

— Сильно, но что сделаешь! Это же боевая работа. Хуже всего, что обвиняют не меня, а его! — и он большим пальцем показал на Диму.

— Он ведь нам всем жизнь спас. — тихо сказал Пусэп.

— Я знаю. — так же тихо ответил Александр Евгеньевич.

Сразу после обеда пошли садиться в самолёт. Были уже в кабине, когда принесли коробку с негативами. Взлетели, Голованов передал управление второму пилоту, а они с Дмитрием и штурманом начали просматривать кадры на плёнках. В основном, все кадры сняты сзади, после атаки, и фиксировали попадания и промахи. Лишь на одном из кадров видны три корабля, но уже в огне. На восьми виден густой дым от пожара и мачты всех четырёх кораблей.

— Мы же шли после всех! Надо было сажать «Эрки» здесь. — он связался с Костромой, и приказал отправить все снимки в Архангельское. Взял управление на себя, и повёл самолёт по приводу. Через два часа сели.

— Снимки из Костромы доставить в Ставку.

Сели в старенький автомобильчик, и поехали в Кремль. Дмитрий думал, что Сталин будет ругаться, но тот говорил тихим и спокойным голосом:

— Вы понимаете, что отсутствием фотографий перед атакой, мы перечеркнули подвиг наших людей? Почему ни один из Вас не предусмотрел вероятности такого случая, и не направил отдельный самолёт снять результаты работы американцев? Чему Вы улыбаетесь, товарищ Матвеев? Что за детский сад?