Крыса солнце жрёт. Книга 1
Шрифт:
Не моргнув глазом, Альберт ответил:
– Если кто-то и осведомлен плохо, так скорее сам граф Фокс. Приказ был ясен и четок. Как только все будет готово, сообщить мне. Раз люди графа Фокса не успели сделать этого до того, как к ним явился капитан Шварц, чтобы выразить мое недовольство, то это значит только одно, ваша светлость. Что граф Фокс просто не успел выполнить свой долг. Кстати, – генерал Кёниг холодно посмотрел по сторонам, – многие почему-то решили прыгнуть выше головы и побежали сразу с докладами именно к вам, маршал, хотя если мне не изменяет память, как раз для укрепления
Многие поежились. Графа Кёнига боялись. Мало кто смел бы бросить ему открытый вызов. Этот человек, очень щепетильный в вопросах чести, всегда мог постоять за себя сам с мечом в руке, и далеко не каждый мог оказать ему достойное сопротивление.
Джейкоба Фокса уже не было рядом с герцогом. Хитрый, но пугливый граф, постарался затеряться среди людей, наполнявших шатер, бормоча под нос какие-то извинения.
– Впрочем, ваша светлость, – продолжил Альберт, – все это я списываю лишь на то, что нововведения, даже самые лучшие, не сразу приживаются в государствах. Порой это длится даже несколько поколений.
Герцог Виртленда громогласно расхохотался.
– Ладно, Альберт, хорош! От твоей кислой мины меня тошнит! Я специально порой вступаюсь за этих так называемых вояк, чтобы ты сам поставил их на место.
Лицо Кёнига даже не дрогнуло. Они с Роджером были друзьями детства, оба уже уверенно подходили к своему пятидесятилетию, но Альберт не считал, что стоит показывать это при всех. Особенно в такое время. Особенно при таких обстоятельствах. Но возразить граф не мог. Он свято соблюдал все, что предписывало ему его доброе имя. Следовательно, он должен был служить королю и исполнять его законы. В данном случае, когда говорит столь высокопоставленное лицо, ему надлежало молчать.
Насмеявшись вдоволь, герцог Гудман, провозгласил:
– Ладно, хватит надрывать живот! Мы в общем-то готовы. А стало быть, можно направить послание герцогу Правскому и ждать от него приказа двигаться. Рэйф! Давай-ка, ты займись этим. Мои личные слуги мне еще самому пригодятся.
Эти слова болью отозвались в сердце Альберта фон Кёнига. Он не любил Ференца Сепрентоса и очень жалел, что король провозгласил именно его верховным командующим Сухопутными боевыми силами в этом военном походе. Еще меньше графу нравилось, что Роджер всегда во всем соглашался с влиятельным правийцем. Альберт не доверял наместнику Юга и правильно делал. Если Кёнига боялись за его отвагу, силу и благородство, то герцога Правского боялись еще больше за его изощренный ум, коварство и легкое отношение к вопросам справедливости и добродетели. Живая гадюка, готовившаяся к броску, внушала меньше трепета, чем змея, украшавшая герб Сепрентосов.
– Ну что ж, а раз так, – продолжил маршал, – то пора всем расходиться. Кроме вас, генерал! Вы мне как раз еще понадобитесь. Ваши люди, кстати, могут также подождать вас вне шатра. В компании моих людей, например. Шевелитесь! Оставьте нас наедине, наконец!
Когда в шатре остались только двое, Роджер Гудман наполнил еще один кубок пивом.
– Выпей со мной, Альберт! А то от скуки я подыхаю. Эх, Всемогущий, все-таки на войне было веселее!
– Я
– Это единственный минус войны. Но посуди сам. Чем нам еще заниматься?
– Строить сильное государство и служить королю.
– Опять нудишь, – герцог Виртленда печально осмотрелся. – Давай, пей.
– Я не пью.
– А вот и нет! Я старше по званию! Я приказываю, пей.
Генерал нехотя пригубил. Пиво было теплым и невкусным. Для непьющего человека, так просто омерзительным. Роджер вновь рассмеялся.
– Нет! Все-таки, с тобой порой весело. Ты так помешан на всей этой своей чести, субординации и прочей ахинеи, что издеваться над тобой одно удовольствие.
– Как вам будет угодно, ваша светлость, – Альберт недовольно отвернулся. Он стер рукой, оставшуюся на черных усах и бороде пену, поставил кубок и сел на ближайший стул. – Я скажу тебе, что ты зря все пускаешь на самотек. Король придумывает законы, и их надо исполнять. Если мы, приближенные к его величеству, не выполняем свой долг, то как это будут делать другие? А потом вот еще что… Ты говоришь про войну, но привыкшему человеку убивать легко, для него это становится забавой. Даже для тебя, по натуре, самого обыкновенного и доброго простака из всех, что я видел.
– Ну это же развлечение! Как охота, например. Я не убивал женщин и детей, стариков и калек. И своим солдатам запрещал это делать. В чем я провинился? А вот убить воина в настоящем бою – это проверка на вшивость. Это азарт! Так что я не стыжусь.
– Я и не пытаюсь устыдить тебя. Ты человек действительно, в общем-то, достойный и безусловно неиспорченный. А там, где и отступаешь от чести, так это не из-за трусости, а из-за твоего неправильного к миру отношения. Я-то это давно понял. Но самое сложное – это менять мир. Король делает это при помощи законов, потому мы и должны им следовать. Я это делаю при помощи своего занудства, хотя порой мне бы хотелось повеселиться. Ты не делаешь этого никак! А это недостойно герцога. Хотя я понимаю, что самая полезная деятельность до невыносимости скучна.
Роджер осклабился:
– Знаешь что? Я и не просил короля даровать мне сей титул! Я сразу сказал, что я не годен для столь обременительного звания и столь скучной работенки. Ты стал хуже моего отца! Он тоже все мое детство только и ворчал, потому что сын его был несерьезен. А сын его был несерьезен, потому что отец вечно только и ворчал. Что ты еще от меня хочешь? Жизнь одна, я становлюсь стар. Для всего, чем занимаюсь, я не гожусь. Потому я и стараюсь хоть как-то скрасить мои унылые будничные дни. А ты лезешь ко мне со своими проповедями!
– Потому что безразличие и порождает хаос! Вот ты говоришь, что не позволяешь своим солдатам насильничать и грабить после победы? И кстати, соответствующим законом короля, это действительно запрещено. Но в нем много лазеек. И все равно все грабят и насильничают. Если мы не будем висеть над ними, словно карающий меч Всемогущего, они так и не привыкнут к тому, что наказание неотвратимо. Мы должны быть исполнителями и толкователями воли короля. Чтобы не было желающих читать волю его величества, как им заблагорассудится!