Крыша. Устная история рэкета
Шрифт:
Улицей Нахимова все и заканчивалось, а дальше остров Голодай, а там совхоз с китайцами, теми, кто еще в двадцатые годы вместе с латышскими стрелками советскую власть ставил. Туда на лодочные станции мы гоняли с девками.
Посредине Среднего — между 15-й и 16-й линиями — яблоневый сад. Там Зяма с бородой, как у Льва Толстого, пиво продавал весь день. Хочешь, и ночью накроет с рюмочкой. У его жены Доры все в парикмахерской стриглись. Их блатные потом зарезали, искали, что они в блокаду насобирали.
Поэтому торгаши особенно достаток не показывали. Директор пивбаров «Петрополя» и «Бочонка»
На танцы в Мраморный зал ДК Кирова собиралось под 500 человек. Шпана на цепях, только не вокруг шей, а с велосипедными за пазухой. Дрались прямо перед входом, за ДК ведь тогда болото было сплошное. А рядом, кстати, то известное Смоленское поле, где казнили революционеров в XIX веке. Били так, что нынешние омоновцы в обморок упали бы.
Жах — и на пару месяцев борозда на лопатках. Я раз из-за будущего композитора Коравайчука чуть не сел.
Он странный. Приходил на танцы с фотоаппаратом, девок исподтишка щелкал. Вот я ему шею английским ключом и распорол. А у него в доме на 15-й еще и Барышников жил, прибитый, в вязанной шапочке ходил — мы его на танцы звали, а он скромничал.
Верховодили шпаной блатные, те, кто с войны пришел, но встал на старые рельсы,— у них по руке, по ноге нет, ордена, а они, видно, в детстве не наигрались. Днем с пацанами кашеварят, вечерами краденое толкают.
Блатные хороводили в кабаках «Полтава», «Лондон», «Шанхай». К 60-м они уже отставали в развитии. Сгорели, как мой кореш Жорка Захар. Мы с ним в ЦПКиО гоняться на коньках ездили. Тогда там все аллеи, все лужайки заливали в сплошной лед. Я догоняю кого-нибудь — шапку сбиваю, а Жорка подбирает.
Каждое 5 мая на деревянном Тучковом мосту драки с петроградскими — 200 на 200. Без стрельбы, но порезать могли запросто. Мусора не лезли. Один раз, правда, в начале 50-х сунулись разогнать традицию, а мы даже их лошадям зубы выбили.
Милиционеры на конях с ППШ наперевес ночами патрулировали. И пересвистывались, потому что, если свисток слышен, значит, жив.
Оружия было много, но в цене особенное — для маленьких рук. Из ТТ пацан и в корову не попадет, так что искали дефицитные браунинги. А остального сколько хочешь. У меня в сарае на 16-й линии миномет стоял. Пацаны наганы в пристенок проигрывали. Мы в войну ходили играть на Лютеранское кладбище. Могилы с немецкими фамилиями у нас там за фашистов шли. Так что все, что там отбито, это нами из пистолетов и пулеметов отбито. Там малины много росло, в склепах нищие жили. В кинофильме «Брат», где они в склепе сидят, показали крохи от прошлого.
В середине 50-х умыкнули мы с Крестовского острова хорошую медь — срезали с яхты ночью киль и сдали на Донской переулок в утильсырье. Нас кинули — просто не заплатили. Так мы взяли артиллерийский порох — длинный такой, макаронами назывался, кусок мыла — динамит, привязали РГП — ручную гранату противопехотную, к ней лесочку подлинней и рванули ночью. Так жахнуло, что отчетность товароведа до Среднего проспекта разлетелась.
Никто языком не сболтнул. Мне мать всегда твердила: «Тебя спрашивают, а ты молчи». Я потом при задержаниях на допросах спать научился. Нас обучала не только улица. В нашем доме жил
Поэтому за стук могли порезать запросто. Это вам не бандитские посиделки. Время было и подлое — воронки по ночам людей собирали. Время было и доброе — если кто пироги во дворе печет, то всем по кусочку достанется.
Потом в центре время началось удобное.
А в 80-е пришли быки, и вскоре кончилось Ленинградское время.
Начало
Дальнейший победоносный марш мафии на какой-то момент поставил под угрозу существование самого государства. Тем не менее родилась и окрепла cosa nostra в нашем городе задолго до перестройки и под неусыпным патронажем коммунистической власти. Их связь была антагонистической и конъюнктурной одновременно. Не учитывая это, вряд ли есть историческое право осуждать вспыхнувший впоследствии в России бандитизм.
К 1991 году бывшие спортсмены дел наделать успели немало. В их поступках уже плескался ядовитый сок вседозволенности. Искренне веруя, что в жизни все зависит от силового козыря, сами они воспринимали себя пупами мира, первочеловеками. Они вымогали, запугивали, избивали. Отмахнувшись от предложения прокомментировать 90-е на страницах этой работы, знакомый гангстер вспомнил: «Будто произошла вспышка энцефалита. Мы стали инфекцией. Неприятно».
Им мечталось, что вирус мощного преступного образования пришел навсегда. Буржуазная революция принесла обществу нового хама. Все 90-е они будут жить в состоянии изнурительной боеготовности, притупленной наркотиками бдительности, виртуозной жадности, истеричной подозрительности к своим же подельникам.
Тогда, в 1991-м, они не ведали лишь об одном: все они скоро станут убийцами и окончательно истребят в себе все хорошее. Их прошлые нормы «быстрее, выше, сильнее» превратятся в нечистую силу. А любимое место антимира — тупик.
Пока же они считали, что ныряют в жирную жизнь. А это было так радостно, что никто не собирался умирать. Неудача мафии состояла лишь в том, что у нее не хватило сил забрать на тот свет всех своих.
Все же зло не исчезает, оно прячется, чтобы через короткий исторический период так же внезапно проявиться и принять новые формы.
Титры
Владимир Феоктистов — умер в 2004 году;
Сергей Васильев — миллиардер, вечерами его легко можно застать в модных ресторанах Санкт-Петербурга;
Владимир Кумарин — сменил фамилию на Барсуков, миллиардер, осужден к длительному сроку за рейдерство, находится под следствием по обвинению в организации преступного сообщества и убийств;
Александр Малышев — сменил фамилию на Гонсалес, мультимиллионер, находится под следствием в Испании по обвинению в создании преступного сообщества, экономических аферах, торговле влиянием.