Крысиная башня
Шрифт:
Но последний разговор с ним напугал ее. Мельник позвонил днем, когда она, отработав утреннюю смену, возвращалась домой. Телефон ожил, когда Полина собиралась открыть дверь подъезда, и ей пришлось балансировать телефоном, сумкой, ключами и пакетом из супермаркета, так что она поначалу не вслушивалась в его слова. Потом он крикнул:
— Почему ты меня не слушаешь?! — И Полина замерла возле подъездной двери, неестественно вывернув руку, чтобы удержать ускользающий пакет.
— Я слушаю.
— Будь с ней рядом. Присматривай за ней!
Сердце Полины застучало очень сильно.
— Все плохо? — спросила она. Запястье, на котором
— Все может стать плохо очень скоро, — ответил Мельник, — Мне нужно, чтобы ты была рядом. Я позвоню тебе, когда смогу сказать точнее, что именно вам грозит.
В этот день, напуганная словами Мельника, Полина ночевала у Саши.
Все было как в детстве. Темная комната освещалась только уличным фонарем, мягко шумели за окном шины редких автомобилей, музыка, текущая из колонок, была настолько тихой, что скорее угадывалась, чем была действительно слышна.
Саша и Полина лежали на кровати лицом друг к другу и молчали.
В темноте было просто представить, что тебе снова Шестнадцать, и эта квартира — самое безопасное место в мире. Легко было думать, что Саша здорова, потому что в темноте не было видно ни ее худобы, от которой сжималось сердце, ни темных кругов под глазами.
Полина видела перед собой темный контур подруги и думала о том, как хорошо засыпать, когда рядом — близкий человек. Но потом, всмотревшись, увидела, как вздрагивают Сашины плечи: она плакала.
— Ты что? — тихо спросила Полина.
— Я скучаю по нему.
Стало ясно, что рано они не уснут. Они достали из кофра ноутбук Полины, подключили Интернет и нашли в Сети последнюю серию «Ты поверишь!». Смотрели ее, взявшись за руки, и плакали.
— Он держит мое сердце, — сказала Саша. — И это первый раз, когда он до меня дотронулся. Я бы все отдала, чтобы он коснулся меня по-настоящему.
Полина замерла. Она сидела, нащупывая тонкую нить грядущего разговора, и, наконец, сказала:
— Он приедет и обнимет тебя.
И тут же почувствовала, как фальшиво прозвучали ее слова.
— Нет, — просто ответила Саша, но от этой простоты у Полины дрогнуло сердце. — Я его никогда не увижу. Все заканчивается, Пол инка. Мысленные прикосновения и образ на экране — вот и вся моя любовь. До конца жизни.
Саша легла и мгновенно уснула, будто разговор о Мельнике отнял у нее остатки сил. Она спала, свернувшись калачиком, очень уютно, и казалось, что она — тощий котенок в мягких ладонях спасшего его бога.
Полина уснуть не могла. Она не чувствовала ни любви, ни ревности — вообще ничего, словно Саша, которую она всегда считала своей, никогда ей не принадлежала.
В темноте мягко светились кошачьи глаза. Черепашка сидела на подоконнике и смотрела внимательно и бесстрастно, будто ждала, когда до гостьи дойдет, что она здесь лишняя. И Полина, которая всегда считала, что любит свое одиночество, вдруг ощутила его полно и безнадежно. Одиночество давило на сердце, теснило грудь, разрывало изнутри. Оно было похоже на избыточное давление, и нужно было стравить воздух, но Полина поняла, что если она откроет рот, то одиночество вырвется из нее криком, монотонным и тягучим, словно мычание коровы. Она села в кровати, зажала руками рот, стала раскачиваться вперед-назад, как китайский болванчик, как осиротевшая мать, бог знает как кто еще…
Полина выдыхала через нос, стараясь справиться с охватившей ее паникой. Приступ пугал ее, ей нужна была помощь. Раньше
Приступ паники отступил, но остался страх, острый, как мясной нож.
Полина повернулась к тумбочке и нашарила в темноте свой мобильник, в котором было записано так мало телефонных номеров. Зажав его в руке, она пошла по квартире на цыпочках и добралась до ванной. Там Полина включила воду, а свет включать не стала, словно в темноте ее одиночество было менее очевидным.
— Привет, — сказала в трубку Полина. — Прости, что разбудила.
— Я не сплю. У меня дежурство. Только что закончил принимать роды. Что-то случилось?
— Я по тебе соскучилась, — сказала Полина и заплакала.
Перед началом съемок Мельник избегал смотреть Соколову в глаза: не хотел отвлекаться, сосредотачивался и собирался с силами. На протяжении нескольких дней он отматывал сердце Саши вспять, насколько мог, доводя себя до истощения, но сутки назад перестал это делать, чтобы отдохнуть перед решающей битвой.
Объявили порядок участников. Первым был Константин. Ему слили немного информации, которую он должен был подать со свойственным ему изяществом. За ним шла ундина, самая слабая участница. После нее — Мельник, Эльма и Соколов. Настя и Ганя не могли предугадать, как выступит Мельник. В отличие от Эльмы и Соколова ему по-прежнему не давали подсказок, но Ганя делал ставку на то, что они всегда могут поменять местами эпизоды при монтаже.
Перед выходом из автобуса Мельнику завязали глаза, но он шел уверенно, не спотыкаясь ни о ступени, ни о выбоины в асфальте. Ассистент несколько раз проверял плотность повязки. В случае с этим участником у них все было честно.
Мельник вошел в просторный зал небольшого музея, наслаждаясь эхом собственных шагов. Не снимая повязки, он увидел розовую с золотом отделку, картины на стенах, скульптуры, мраморный камин и балкон, на котором когда-то помещались музыканты. Они с крысой готовились к бою.
Анна начала говорить, объясняя задание, а на Мельника обрушился туман — белая стена, плотная почти до непроницаемости. Мельник перестал видеть и слышать. Он потерялся в пространстве, не различал право и лево, верх и низ, и только злость помогла ему удержаться. Крыса была рядом, волновалась и плясала, ее когти причиняли боль. Мельник улыбнулся, протянул руку и дотронулся до тумана. Анна, стоящая рядом с ним, подумала, что он, ослепленный повязкой, пытается нащупать опору. Крыса вскочила на вытянутую руку и помчалась вперед, к плотной белой стене. Она остановилась на кончиках его пальцев, вытянула мордочку; балансируя, переступила крохотными лапками; повела головой вправо и влево и нюхала, нюхала длинным подвижным носом с жесткими щетинками усов. Ее крохотные зубки впились в туман, дернули и оторвали от него длинную тонкую полоску, будто туман был всего лишь марлей. За марлей оказался прозрачный воздух, и Мельнику стало смешно. Он запустил пальцы в проделанную крысой дыру и оторвал внушительный клок, потом еще и еще один, пока пространство вокруг него не освободилось от белесой пелены совершенно. Со стороны это выглядело так, будто колдун вошел в транс, размахивая руками и вертясь вокруг своей оси, и Анна подумала, что участник переигрывает. Она наморщила нос и задала свой вопрос снова: