Крысиный Вор
Шрифт:
Венша издали напоминала мотылька вроде тех, что прятались в ее травяных космах. А сияющая песчаная даль будила странные ощущения. Тревожные. И это не было связано ни с Тейзургом – тот усвоил, за какую черту переходить нельзя, и как будто принял установленные наемником правила игры, – ни с предчувствиями. Скорее его беспокоило что-то из прошлого.
– Марнейю вспомнил?
– Возможно. Только это скорее размытое какое-то впечатление, по-настоящему я ее не помню…
– Зато я помню!
Удар в лицо с разворота швырнул его на песок. Вроде бы что-то хрустнуло – зубы, челюсть? Во рту привкус крови.
– Я миллион
Он схватил Хантре за одежду на груди, вздернул на ноги и снова ударил. Небо качнулось. Из носа потекла кровь.
– И сейчас ты продолжаешь в том же духе. Вся Лярана празднует победу, а ты убиваешься по тем, кого не успел спасти, хотя погибли они еще до того, как мы с тобой вступили в игру. Прими к сведению, Хантре, меня это бесит!
После нескольких секунд молчания он спросил уже другим тоном, деловитым и сочувственным:
– У тебя челюсть цела?
– А тебе не все равно? – огрызнулся Хантре, запрокинув голову, чтобы унять кровотечение.
– А ты сам не знаешь правильного ответа на этот вопрос? – прошипел Золотоглазый, после чего рывком поставил его на ноги и опять врезал.
Когда перед глазами перестали мельтешить темные и слепяще-солнечные вперемешку пятна, Хантре невнятно вымолвил:
– Вот теперь точно сломана.
С нагретой солнцем белой крыши почти достроенного храма Кадаха Радетеля за ними наблюдали, укрывшись за фигурной балюстрадой, двое обтрепанных бедняков-чернорабочих.
– Князь наемника поколотил, – шепнул тот, у которого был мощный бинокль нангерского производства, снабженный в придачу усиливающим хитрую оптику амулетом. – Это славно… Шли рапорт.
Его напарник, специалист по пересылке мыслевестей в условиях повышенной опасности, утер грязным рукавом пот со лба и с одобрением ухмыльнулся: Крелдона такая новость весьма порадует. А если кто измыслит, как сманить рыжего мага-перевертыша от Тейзурга в Светлейшую Ложу, тот получит премию размером с годовое жалованье! Добавьте сюда, коллеги, продвижение по служебной лестнице… Недурные перспективы открываются, хвала Двуликой, Ланки и Кадаху (последний такими делами не ведает, но храм-то его, посему и Радетеля надлежит возблагодарить).
Двое ларвезийских засланцев удовлетворенно переглянулись.
Фарийма бродила по городу, куда ноги несли. На месте ей не сиделось, а на сердце давил тяжеленный камень. Народ веселился, угощался от княжеских щедрот, плясал на площадях вокруг водозаборных будок. Над толпой клубились запахи пряностей, кизячного дыма, жареной баранины, людского пота и дешевых благовоний, в уши так и лезли удары маленьких круглых барабанов, выкрики зазывал и бренчание маранчи.
Порой в праздничный гомон вплеталось шорканье скребков и перестук: кое-кто продолжал работать, чтобы поскорей обзавестись собственным домом. В такие моменты ей становилось совсем худо. Казалось, будто завернешь в ближайший двор – и увидишь там отца, который трудится, как ни в чем не бывало, он тоже не любил терять время даром.
Звуки, запахи и пестрая, словно узоры ковра, суета вокруг напоминали о том, что жизнь продолжается – а отец не дожил, и тоска заставляла Фарийму неприкаянно кружить по улицам.
Он мог остаться в живых. Ктармийские бандиты в первую очередь убивали молодых, на изможденного старика с ногой в лубках, может, и не обратили бы внимания. Но, когда те потащили на расправу парнишку лет пятнадцати-шестнадцати, попавшего в лечебницу после укуса змеи, Ваджил-каменщик начал бранить и поносить их последними словами – отвлек на себя, и его убили, а тот парень уцелел.
За кого-то заступиться, прийти на помощь – это для него было обычным делом. У Фариймы был самый лучший на свете отец, а теперь его нет.
Новые туфли натерли ноги. Она скинула их, подобрала, а служанка тут же бросилась отнимать. Фарийма сперва потянула к себе – еще чего, так и отдам! – и лишь потом, опомнившись, выпустила.
Негоже ей гулять по городу с обувкой в руках, она ведь теперь не Фарийма-мусорщица и не Фарийма – вдова Джохиша-гончара, а знатная женщина Фарийма. В награду за то, что она помогла магам пробраться в захваченную врагами лечебницу и расправилась со сбежавшим бандитом, господин Тейзург пожаловал ей титул.
Она-то гадала, приговорят ее к смерти за убийство мужчины или все же помилуют, и собиралась просить, чтобы о Сейбуре позаботились, если ее казнят, – а князь вместо этого объявил, что отныне она благородная госпожа. В Ляране законы совсем не те, что в Палахиде.
Кроме туфель, хороших, но пока не разношенных, у Фариймы теперь была пара золотых браслетов, одежда из шелка, черепаховый гребень, настоящее зеркало и две служанки. Одна из них всюду ходила за ней с зонтиком и бутылью лимонной воды в оплетке, вторая осталась присматривать за Сейбуром.
Господин Тейзург сказал, что потом у Фариймы появятся свои обязанности при дворе, но сначала ей надо научиться грамоте и некоторым другим премудростям. В Палахиде читать и писать учили только мальчиков, девочку за это могли побить камнями, потому и отец не стал показывать ей буквы, чтобы не довести до беды. А здесь все иначе.
Если бы отец дожил до этого дня… Щуря сухие глаза, Фарийма бросилась дальше кружить по улицам, чтобы не завыть от тоски. Порой бывает, что происходит что-то хорошее, а тех, кто мог бы вместе с тобой этому порадоваться, уже нет рядом.