Крысоед
Шрифт:
От кучи зернистого асфальта поднимался зной, и в этом мареве медленно плыл каток с плечистым силуэтом на нем.
Жуков ловил удивленные взгляды, видимо, новый человек в городке был в диковинку. Виктору и надо было бы с кем-то заговорить, узнать, где гостиница, но, вот, не попадалось ему человека, с коим хотелось бы начать разговор, надо же!
У магазинной стены в жидкой тени прилепились несколько старушек-торговок, видимо, не успевших распродать товар в базарное время, или просто жадных, работающих до последнего клиента. Две из них торговали семечками,
Еще две старушки продавали виноград. На горячем асфальте перед ними стояли пластмассовые весы, чаши их полнились синими и желтыми гроздьями.
А одна из старух, сидящая на отшибе, была столь колоритна, что Жуков остановился.
Товара перед бабкой не было. Она сидела на низком стульчике, из-под линялого подола виднелись рыжие от старости мужские ботинки в пыльных морщинах. И лицо у нее было под стать обуви – такое же старое, морщинистое и пыльное. На бабкиных коленях лежала красная тряпочка, на ней сидела белая крыса, то и дело деловито обнюхивающая складки выгоревшей юбки розовым носом. Крысиные глаза алели на белой морде, длинный лысый хвост спускался до земли.
Левая ладонь старухи время от времени поглаживала крысу, а в правой руке, загорелой и жилистой, белели сложенные бумажки.
Жуков уставился на крысу. Это существо должно было находиться в темном подвале, в сырой прохладе, а здесь, в жару, зачем?
Когда взгляд Жукова с крысы перешел на бабкино лицо, та подмигнула и прошамкала мохнатым ртом,
– Что, погадаем?
«Ах, вот оно что, бумажки – это гадание»! Гадать было неудобно, несолидно, тем паче неподалеку остановилась хорошенькая блондинка в красном сарафане в горошек и в костяных шлепанцах, и стала прицениваться к винограду. Она не смотрела в его сторону, и Жуков решился.
– Дай ей свою левую руку, – велела бабка, когда купюра из его кармана переместилась в пыльные складки старухиной юбки. И что-то зашептала крысе. Та чихнула, смешно ткнувшись в бабкины колени, повернулась и потянулась к жуковской раскрытой ладони. Мокрый нос защекотал руку, крыса, переступая розовыми лапами, повернулась к бабкиной правой руке. Обнюхала все бумажки, осторожно вытащила зубами одну из них и повернулась к Жукову.
– Бери, – сказала старуха. Он потянул из крысиной пасти белый прямоугольник, развернул и прочел:
«Если хочешь смести паутину
Так смотри и начни с паука».
Жуков хмыкнул и сунул бумажку в карман. Подняв глаза, поймал пытливый старухин взгляд. Пожалуй, во взгляде присутствовала некая ирония, если он правильно понял.
– Вы здешняя, бабуля? – Жуков решил, что поговорить с бабкой не помешает. Для прощупывания почвы и настроений.
– Нет, молодой человек, – старуха неожиданно заговорила хорошо поставленным голосом прекрасным литературным слогом.
– Я имею честь проживать в этом городе, – бабка сделала величественный жест, и крысиный нос потянулся за смуглой кистью, – всего неделю, полгода добивалась соединиться с больной дочерью.
Лицо бабки, прежде напоминавшее старый башмак, стало осмысленным и довольно приятным.
У Жукова удивленно поднялись брови,
– Разрешения?
– Так вот, – продолжала бабка, – я здесь всего неделю, но мне нравится город все меньше и меньше.
– Почему? – спросил Жуков.
– Еще не знаю, – старуха в раздумье пошамкала ртом, – видимо мне не нравятся неприветливые лица здешних обитателей, их, я бы сказала, некоторая агрессивность…
И отвечая на немой вопрос,
– Нет-нет, по отношению ко мне никаких эксцессов не возникало, но в этом городке витает, – она щелкнула пальцами, и крыса покосилась на бабкину руку круглым красным глазом, – некое напряжение. Впрочем, объяснить я не берусь, – старуха улыбнулась, показав белоснежную вставную челюсть, контрастирующую с загорелым лицом, – ничего определенного, скорей интуиция.
– А о восточном ветре вы что-нибудь слышали? – решился Жуков.
Блондинка в сарафане, купившая виноград у соседней бабки и шедшая мимо, вздрогнула, и посмотрела на Жукова расширенными глазами. Старуха же пожала плечами,
– Нет… Дочь моя парализована, речь у нее повреждена, а кроме нее я практически ни с кем не общаюсь.
Жуков проводил блондинку взглядом, каблучки мягко тонули в асфальте, ноги были стройные и загорелые. Когда Жуков повернулся к бабке, лицо старухи снова превратилось в пыльный башмак, она подмигнула,
– Ну что, еще погадаем?
– В следующий раз, – улыбнулся Виктор, подошел к старухе рядом, совсем не старой, просто в платочке, прибавляющей ей десяток лет, и купил винограда.
Упругая кожица лопнула на языке, кисло-сладкая мякоть бальзамом скользнула в пересохшее горло. Давно Жуков не ел такого вкусного винограда.
Он пошел за девушкой в сторону дорожной бригады, раскатывающей асфальт. Солнце палило, а кроны деревьев вдоль тротуара зашелестели, в лицо подул легкий ветерок. В нем чувствовался какой-то аромат, не слишком приятный.
Виктор прошел несколько шагов, стараясь не упустить стройные ножки, слишком уж синие у их хозяйки были глаза. Почему бы не познакомиться в первый же день, не съездить в Морское, когда он закончит здесь все дела?
Лица людей, идущих навстречу, вдруг изменились. Мужчины и женщины задвигались суетливо, будто просыпаясь, резко поднимая головы. Пытливо вглядывались друг в друга тревожными глазами.
Вдруг Виктор понял, что идет очень медленно. Каждый шаг давался с трудом, будто он шел по колено в густом киселе. Жуков оглянулся и оторопел. Панически рассыпая семечки, катили коляски торговки. Бабки с виноградом лихорадочно запихивали товар в пакеты, давя его и разбрасывая по горячему асфальту. На всех лицах читался такой ужас, что у Жукова взмокла футболка на спине.