Крысолов. На берегу
Шрифт:
— И нашли они хоть одного живого человека, Дуайт?
— Едва ли. Если б нашли, мы бы наверняка об этом услышали.
Мойра застывшим взглядом смотрела на узкий проход за занавеской, которая заменяла капитанской каюте стену, на сложную сеть труб и электрических кабелей.
— Можете вы себе представить, как это выглядит, Дуайт?
— Что именно?
— Все эти города, и поля, и фермы — и ни одного человека, ни единой живой души. Никого и ничего. У меня это просто в голове не укладывается.
— У меня тоже. Да я и не хочу себе это представить. По мне, лучше думать,
— Ну а я ведь никогда в тех местах не бывала. Никогда не выезжала из Австралии, а теперь уже ничего другого и не увижу. Другие страны я знаю только по кино да по книгам… какие они были прежде. Наверно, уже никто никогда не снимет фильма о том, какие они теперь.
Дуайт покачал головой.
— Это невозможно. Насколько я понимаю, оператор бы не выжил. Думаю, о том, как теперь выглядит северное полушарие, знает один господь бог. — Он помолчал. — По-моему, это хорошо. Не хочется помнить, как кто-то выглядел после смерти, хочется помнить его живым. Вот так я предпочитаю думать о Нью-Йорке.
— Невообразимо. Не укладывается это у меня в голове, — повторила Мойра.
— И у меня тоже. По-настоящему не верится, просто не могу привыкнуть к этой мысли. Наверно, не хватает воображения. Но я и не хочу, чтоб хватило. Для меня все живо, все города, все уголки Штатов я вижу в точности такими, как прежде. И пускай они останутся такими до сентября.
— Ну конечно, — мягко сказала Мойра.
Он очнулся.
— Хотите еще чаю?
— Нет, спасибо.
Он снова вывел ее наверх; на мостике Мойра замешкалась, потирая ушибленную лодыжку, благодарно вдохнула морскую свежесть.
— Наверно, до черта противно внутри, когда подолгу не всплываешь, — сказала она. — Сколько времени вы пробудете под водой в этом рейсе?
— Недолго. Дней шесть, может быть, неделю.
— Должно быть, это ужасно вредно.
— Не физически, — возразил Дуайт. — Правда, недостает солнечного света. У нас есть пара ламп дневного света, но это совсем не то, что выйти наружу. Хуже всего погружение действует на психику. Иные люди — крепкие люди, в остальном вполне надежные — просто не могут долго оставаться под водой. Через какое-то время у всех сдают нервы. Нужен очень уравновешенный характер. Я бы сказал, невозмутимый.
Мойра кивнула — он сам в точности такой, подумалось ей.
— И вы все такие?
— Да, пожалуй. Во всяком случае, почти все.
— Смотрите в оба за Джоном Осборном, — предостерегла Мойра. — У него-то не очень спокойный нрав.
Дуайт посмотрел на нее с удивлением. Он прежде об этом не думал, в пробном походе ученый держался безукоризненно. Но после замечания Мойры капитан призадумался.
— Хорошо, непременно, — сказал он. — Спасибо за совет.
Они поднялись по трапу на «Сидней». В ангаре авианосца еще стояли самолеты, будто бабочки со сложенными крыльями; безмолвный корабль казался мертвым. Мойра приостановилась.
— Они уже никогда больше не полетят, правда?
— Думаю, не полетят.
— А хоть какие-нибудь самолеты еще летают?
— Я давно уже ни одного не видел в воздухе. Авиационного бензина осталось очень мало.
Молча, необычно
С фотографий в рамках понимающе, одобрительно смотрела Шейрон.
В кают-компании навстречу гостье шел Тауэрс.
— Вы шикарно выглядите! — воскликнул он с восхищением.
Мойра коротко улыбнулась.
— Зато чувствую себя гнусно, — сказала она. — Уйдемте отсюда, хочу на свежий воздух. Пойдем в тот ресторан, выпьем, а потом поищем, где можно потанцевать.
— Как прикажете.
Он пошел переодеться в штатское, а Мойру оставил с Осборном.
— Выведи меня на взлетную палубу, Джон, — сказала Мойра. — Еще минута в этих железных коробках — и я начну визжать и кусаться.
— Я плохо знаю дорогу наверх, — признался Осборн. — Я ведь тут новичок.
Они набрели на крутой трап, ведущий наверх, к орудийной башне, опять спустились, побрели по длинному стальному коридору, спросили дорогу у встречного матроса и наконец поднялись в надстройку и вышли на палубу. На просторной, ничем не загроможденной взлетной палубе пригревало солнце, перед глазами синело море, дул свежий ветер.
— Слава богу, наконец-то я выбралась, — сказала Мойра.
— Как я понимаю, ты не поклонница флота, — заметил Осборн.
— А тебе здесь нравится?
Он немного подумал.
— Пожалуй, нравится. Будет довольно занятно.
— Смотреть в перископ на мертвецов. Я могла бы придумать более приятные-занятия.
Некоторое время шли молча.
— Важно знать, — сказал наконец Осборн. — Надо попытаться выяснить, что же произошло. Может быть, все обстоит не так, как мы думаем. Может быть, что-то поглощает радиоактивные элементы. Может быть, с периодом полураспада происходит что-то, о чем мы понятия не имеем. Даже если мы не откроем ничего хорошего, все-таки откроем что-нибудь новое. Не думаю, чтобы мы и вправду открыли что-то хорошее, обнадеживающее. Но все равно это забавно — узнавать.
— По-твоему, узнавать плохое — забавно?
— Убежден, — решительно сказал Осборн. — Иные игры забавны, даже если проигрываешь. Даже если знаешь, что проиграл, еще прежде, чем начнешь. Забавна сама игра.
— Престранное понятие об играх и забавах.
— Ты не хочешь смотреть правде в глаза, вот твоя беда, — сказал Осборн. — Что с нами случилось, то случилось, это непоправимо, а ты не хочешь с этим мириться. Но рано или поздно придется посмотреть правде в глаза.
— Ладно, — сердито сказала Мойра, — придется мне посмотреть правде в глаза. Если все, что ваша братия толкует, — верно, это будет в сентябре. Еще успею.