Крысолов
Шрифт:
Стас совсем замолчал.
Ну же, давай! Давай клюнь!
Сержант обернулся:
– Как?
– Как… Ну, они их не режут. Они их до смерти палками забивают.
– Забивают?..
Сержант нахмурился. Кинул взгляд на секвенсор, и, похоже, решимости забраться в темный кузов и открывать этот ящик у него поубавилось.
– Ну да. Сначала превращают в живую отбивную. Подвешивают к турнику, чтобы хреначить было удобнее. Ну и начинают. Потихоньку… Сначала по лапам. Не по брюху, а именно по лапам. Чтобы сердце не остановилось раньше времени.
Лицо у сержанта изменилось. Словно съел сырок, и теперь желудок рапортовал об ошибке.
Сержант спрыгнул с края кузова и с чувством захлопнул дверцу.
– С-суки узкоглазые! Их бы самих палками, ур-родов… Давай проезжай, встал тут!
И, больше не обращая на Стаса внимания, двинулся к следующей машине.
На первом же перекрестке Стас пробился через встречный ряд автобусов и свернул влево. В кварталы древних, одинаковых, бело-коричневых малоэтажек.
Надо затеряться. От греха подальше.
Но так просто скрыться от глаз военных не получилось.
Первая группка встретилась в двух сотнях метров от шоссе. Двое молодых ребят стояли на тротуаре у открытого люка, курили и изнывали от безделья и солнца.
Но в тень не отходили. Словно сторожили что…
На следующем перекрестке, сразу за углом дома, на ступенях в подвал, сидела еще парочка. Дверь в подвал открыта, светится лампа.
Интересное кино…
Для отлынивания от боевых действий ребята выбрали не самые укромные места. Забились бы куда-нибудь внутрь, что ли, чтобы в глаза не бросаться. Но что-то не похоже, чтобы они отлынивали… Тогда что?
Стоят у входов в подземные коммуникации? Так, что ли? Генералы таки решились травить химией все, что под землей?
Но тогда почему ребята без масок? И почему те, у открытого люка, просто стоят и изнывают от безделья, а не заваривают-запаивают, чтобы, когда пустят газ, из люка ничего не поперло сюда, на поверхность?
Чертовщина какая-то…
Слева показались еще двое. Опять стоят на тротуаре, у люка, с отодвинутой в сторону крышкой.
Ладно, сейчас выясним, что тут творится.
Стас сбросил скорость. Переехал через двойную линию на встречную полосу – какие, к черту, правила дорожного движения, когда на несколько кварталов эта единственная машина на ходу, да и весь город, похоже, на военном положении? – и приткнулся к бортику тротуара.
Черт, сейчас бы пачку “Имперских”… Выйти, сунув сигарету в рот, словно решил размять ноги… Дать ребятам прикурить. В армии почти все курят – что в нашей армии еще делать-то?
Иногда даже жаль, что сам не куришь… Ладно! Стас заглянул за спинку сиденья, где тихо шуршал вентилятор. Открыл крошечную морозилку. Дохнуло холодом. Пельте-элемент холодил на славу. Хорошая привычка не экономить на комплектации.
Стас вытащил бутылочку газировки, открыл дверцу и спрыгнул на землю.
Служивые подозрительно косились. Стас старательно не обращал внимания. Словно вообще ничего не замечал. Медленно, словно случайно семенил в их сторону, целиком погрузившись в борьбу с пробкой, которая никак не желала отвинчиваться. Наконец пшикнула, выбросив излишки давления.
Кажется, вон тот белобрысый облизнулся… Хорошо… И гимнастерки расстегнуты почти до пупка… Ладно, прорвемся и без курева.
Стас задрал голову и опрокинул в себя бутылку, гулко глотая, словно век не пил. Не хочется, но надо, надо.
Опорожнив половину, счастливо отдулся, утер рот.
И наконец-то заметил облизывающихся ребят.
– Привет, служба! Чего на солнцепеке паритесь?
Солнышко и вправду припекало. Ночи холодные, еще утром передергивало от холодка, а вот поди ж ты, разгулялось. Небо чистое, без облачка. Да посреди черного асфальта, да между высоких домов, отрезавших малейший ветерок… Да еще лужи от ночного дождя… Воздух влажный, тяжелый… Здесь, вне кабины с кондиционером, здорово парило.
Брюнет неопределенно пожал плечами. Белобрысый оказался разговорчивее. Мрачно буркнул:
– Служба…
– А-а… Бывает… – Стас еще раз глотнул воды. – Не жарко?
Поднял перед собой бутылку:
– Холодненького хлебнуть хотите? Принести?
Белобрысый радостно кивнул. Следом и брюнет.
Стас вернулся к машине, открыл морозилку, бросил туда полупустую бутылку, взял две целых. Последние, но тут скупиться не пристало.
Спрыгнул на землю. Медленно пошел к служивым – торопиться не стоит, не стоит…
– Во палит… А тут еще на кольцевой привязались, прямо на въезде. Чуть обратно не развернули. Чего в городе вообще творится-то? Чего вы тут жаритесь?
Стас отдал бутылочку. Сначала одну, неразговорчивому брюнетику.
– Да люк караулим, – сказал белобрысый, глядя на вторую бутылку. – Следим, не пробегают ли под нами крысы…
Стас протянул ему бутылочку. Теперь можно. Главное, первые фраза-две. Разговорить сразу, а не потом затевать разговор, когда утолят жажду.
Белобрысый вмиг свинтил крышку и припал к бутылке. Черненький не отставал. Стас лениво, от нечего делать опять заговорил, пока они булькали:
– А чего его караулить-то? Крысы они же в центре, в Кремле живут, а тут так, только детей пугают… Белобрысый оторвался от бутылки:
– Да нет, их здесь полно. Там ребята, – он кивнул на провал люка, – когда чистили, крыс много было… Теперь штурмовики ушли дальше, – он кивнул куда-то на запад, в сторону центра, – а мы тут, чтобы…
Он осекся. Уставившись куда-то за плечо.
Стас медленно – совершенно случайно, ясное дело! – оглянулся.
Из ближайшего домика, из тенька, вынырнул лейтенант. Шел сюда. И лицо…
– Эй, я не понял! Что за разговорчики в строю? Я сказал, в люк смотреть, а не трепаться! В чем дело? – Это уже не им.