Ксеноцид

Кард Орсон Скотт

— Вполне возможно, что и нет. Зато понимаю, насколько опасен Малый Доктор. И если бы ты постоянно не размышлял о собственных несчастьях, Эндер, ты бы понял это сразу же. Даже если бы здесь крутилось с полсотни маленьких Петеров и Валь, все равно нам придется воспользоваться космолетом, чтобы перенести pequeninos и королев улья в другие миры.

Эндер понимал, что Джейн права. Он все время знал это. Но это вовсе не означало, будто он был готов признать это.

— Попытайся перенести себя в Петера и молодую Валь, — сказал он одними губами. — Хотя… да хранит нас Господь, если Петер тоже сможет творить, когда окажется в Снаружи.

— Я так не предполагаю, — уверила его Джейн. — Он не настолько шустрый, каким кажется.

— Он такой, такой, — начал

внушать ей Эндер. — И если ты в этом сомневаешься, тогда ты сама не настолько умна, как тебе кажется.

* * *

Эля была не единственной, которая решила проведать Садовника, чтобы приготовиться к последнему испытания Стекла. Немое дерево все еще было только ростком, совершенно ничтожным по сравнению с солидными стволами Человека и Корнероя. Но именно вокруг этого ростка собрались спасенные pequeninos. Они тоже — как и Эля — пришли сюда молиться. Это была необычная, тихая молитва. Священники pequeninos избегали церемониальности и помпезности. Они просто стояли вместе с другими на коленях и шептали на нескольких своих языках. Одни на языке братьев, другие на языке деревьев. Эля подозревала — то, что она слышит от обравшихся здесь жен, это их собственный, будничный язык… но может, и священный язык, используемый в контактах с материнским деревом. Pequeninos молились и на человеческих языках, на старке и по-португальски; кто-то из священников, по-видимому, пользовался старинно, церковной латынью. Эля очутилась посреди истинной Вавилонской башни, но вместе с тем она испытывала истинное единение. Они молились у могилы мученика — того, что от него осталось — за жизнь брата, который должен был пойти по его следу. Если Стекло сегодня навечно умрет, он лишь повторит жертву Садовника. Но если он перейдет в третью жизнь, благодарить за это будет пример и отвагу Садовника.

Поскольку именно Эля принесла реколаду из Снаружи, ее почтили кратким мгновением одиночества у древесного ствола. Она охватила руками стройный побег, жалея о том, что в нем так мало жизни. Затерялась ли aiua Садовника, блуждая по бесграничности Снаружи? Или же Бог и вправду забрал его душу на небо, где теперь Садовник общается со святыми?

Помолись за нас, Садовник. Попроси за нас. Как мои благословенные дедушка и бабушка понесли молитву мою к Богу Отцу, так и ты попроси за нас Христа милости ко всем твоим братьям и сестрам. Да перенесет реколада Стекло в третью жизнь, чтобы мы с чистой совестью могли распространить ее по всему миру и заменить убийственную десколаду. Вот тогда лев и вправду будет возлегать рядом с агнцем, и мир воцарится на этом свете.

Вот только, не впервые уже, у Эли были сомнения. Она была уверена, что они пошли собственным путем — она не переживала колебаний Квары. Она лишь не знала, следует ли основывать реколаду на самых старших пробах десколады. Если десколада и вправду вызывала воинственность pequeninos и их желание завоевания новых территорий, тогда Эля могла признать, что возвращает им их предыдущее, более «естественное» состояние. Но ведь и это раннее состояние тоже было эффектом гейялогоческого действия десколады. Оно казалось более естественным, ибо pequeninos были именно таким, когда на планету прибыли люди. Посему у Эли могли быть причины для опасений, что она производит модификацию образцов поведения всего вида, сознательно убирая агрессивность, чтобы уменьшить вероятность будущего конфликта с людьми. Нравится им это или нет, но сейчас я переделываю их в добрых христиан. Понятно, что Корнерой и Человек это воспринимают, но это никак не снимает с меня ответственности, если в результате pequeninos вдруг понесли ущерб.

Господи прости мне, что я притворяюсь богом в жизни детей твоих. Когда aiua Садовника предстанет перед тобой, чтобы попросить за нас, выслушай ту молитву, которую он повторит от нашего имени… но лишь тогда, если такое изменение расы лежит в воле Твоей. Помоги нам добре, но удержи нас, если бессознательно устремимся мы в сторону зла. Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого. Аминь.

Эля пальцем вытерла слезу и прижала ее к гладкой коре. Тебя нет в этом дереве, Садовник, но ты — все равно — чувствуешь. Я верю в это. Господь не позволит, чтобы благородная душа потерялась в темноте.

Пора возвращаться. Руки братьев осторожно касались ее, тянули, подталкивали в сторону лаборатории, где в изоляторе Стекло ожидал перехода в третью жизнь.

* * *

Когда Эндер приходил к Садовнику, тот лежал в постели, весь окруженный медицинскими приборами. Теперь же помещение выглядело совершенно иначе. Стекло всегда отличался завидным здоровьем, и, хотя его тело опутывали всевозможные датчики, лежать ему не было нужно. Веселый и довольный, он никак не мог дождаться следующего этапа.

Наконец прибыла Эля и все остальные pequeninos. Можно было начинать.

Единственной преградой, поддерживающей стерильность, было деструктивное поле; пришедшие увидать переход pequeninos наблюдали все прекрасно. Но они следили за ритуалом с открытого пространства. Люди же, возможно по причине деликатности, то ли потребностью отгородиться от кровавого спектакля, ожидали в лаборатории, где только лишь окна и мониторы позволял проследить, что происходит со Стеклом.

Стекло ожидал, пока, наконец, братья в скафандрах, с деревянными ножами в руках, не встали рядом с ним. Тогда он сорвал пучок травы capim и начал жевать ее стебли. Трава была средством, понижающим чувствительность, благодаря которому он мог вынести ритуал. Но, одновременно, это был первый случай, когда предназначенный для третьей жизни брат жевал местную траву, уже не содержащую десколады. Если новый вирус Эли исполнит возлагающиеся на него ожидания, эта capim подействует так, как перед тем действовала трава, управляемая старым вирусом. — Если я перейду в третью жизнь, — заявил Стекло, — благодарить за это следует Бога и слугу его, Садовника, а не меня.

Он поступил благородно, последние слова свои на языке братьев посвящая тому, чтобы отдать честь Садовнику. Многие люди плакали, вспоминая ту жертву. Хотя Эндер с трудом интерпретировал эмоции pequeninos, он не сомневался в том, что чирикающие звуки, доходящие от группы туземцев, это тоже плач или какая-то другая реакция, соответствующая воспоминанию о Садовнике. Вот только Стекло ошибался, считая, будто сам славы не заслужил. Все знали, что, хотя надежда на успех была полной, следовало ожидать и поражения. Никто не мог пребывать в уверенности, что реколада Эли обладает силой перенесения брата в третью жизнь.

Братья-pequeninos в стерильных комбинезонах приступили к обряду.

На сей раз это не я, пришло в голову Эндеру. Слава Богу, это не я обязан поднять нож, чтобы умертвить брата.

Тем не менее, он не отвел взгляда, как многие из присутствовавших в лаборатории. Кровь не была для него чем-то новым, и хотя из-за этого она не стала чем-то будничным, он, по крайней мере, знал, что выдержать сумеет. А то, что смог выдержать Стекло, тому Эндер обязан предоставить свидетельство. Ведь в этом же состоит обязанность Говорящего за Мертвых, правда? Давать свидетельство. Эндер поглощал в себя все, что мог заметить: как расчленили живое тело, как разложили органы на земле, чтобы дерево могло вырасти, пока разум жертвы живой и находится в полном сознании. За все время Стекло не издал ни звука, не сделал ни малейшего движения, которые бы свидетельствовали о его боли. Он был либо невообразимо мужественным, либо реколада в capim выполнила свое предназначение, и трава сохранила свойство обезболивания.

Наконец они завершили свое дело. Братья, что перенесли Стекло в третью жизнь, вернулись в стерильную камеру. Они очистили скафандры от реколады и бактерий вирицида, сбросили их и голыми перешли в лабораторию. Выглядели они совершенно серьезными, но Эндер заметил с трудом сдерживаемые возбуждение и радость. Все пошло прекрасно. Они чувствовали, как реагирует тело брата по имени Стекло. В течение нескольких часов, возможно, минут, должны были развернуться листья нового дерева. И в глубиах своих сердец они были уверены, что так и произойдет.