Ксенофоб
Шрифт:
– Слушаю... Угу... Думаешь, надолго? Хорошо, понял...
Филин остановил машину, включил фонарик и с минуту изучал карту.
Мы уже были за МКАД, в каком-то промышленном районе. Я осмотрелся, пытаясь определиться, где мы находимся. И не определился. Это была промзона, а что за предприятие – сказать не могу, никогда не бывал ранее в этих местах. Заборы, ангары, массивные корпуса цехов и силуэты кранов с габаритными огоньками – за тускло освещенным полотном шоссе все это сливалось в монолитный сюротехнологический массив, очень экономно
Филин закончил работать с картой, мы сдали назад и свернули на узкую дорогу, убегавшую куда-то вдоль высоченного забора.
– А-а-а! – осенило меня. – Так у нас впереди наблюдатели едут?
– РД, – кивнул Филин.
– РД?
– Разведдозор, – подсказал Федя.
– То есть, если впереди на дороге пост, или какие-то проблемы вообще – они предупреждают?
– Да.
Я немного поразмышлял и вспомнил: когда везли Султана, мы ни разу не проехали мимо постов ГИБДД. Да, было дело – немного петляли по каким-то левым дорогам, я еще подумал: зачем мы съехали с удобного шоссе...
– Слушай... Я вот подумал: в Москве каждый год тысячи людей пропадают без вести. А если посадить человека в машину – как мы сейчас, а впереди – другую машину, чтоб не напороться на пост... Это же так просто! Наверно, вот так и вывозят, да?
– Понятия не имею, – Филин деланно зевнул. – Спроси тех, кто вывозит...
Вскоре мы миновали железнодорожный переезд, свернули налево и поехали по грунтовке вдоль насыпи.
Насыпь была старая, сплошь заросшая густой травой. Справа от грунтовки тянулись заросли – то ли какие-то древние посадки времен хрущевской оттепели, то ли дикорастущий кустарник, сразу и не разберешь. О каком-либо освещении и говорить не стоило, последний фонарь остался на переезде и теперь вокруг царила кромешная мгла.
И вообще, все здесь выглядело запущенным и брошенным: сам, по своей воле, я сюда бы ни за какие деньги не поехал – тем более ночью.
Метров через пятьсот мы сбавили скорость: в свете фар была видна неглубокая колея, убегавшая в посадки. Свернув на эту колею, мы въехали в заросли и встали.
Заглушив двигатель, Филин погасил фары, вышел и спросил:
– Обстановка?
– Двести двадцать два, – ответил чей-то голос из темноты.
Я невольно вздрогнул: сюрприз!
– Седьмой там?
– Да.
– И как там?
– Молчит. Значит – норма.
– Ладно. Если будет слышно, звякни.
– Понял.
Что именно будет слышно, я не понял, но спрашивать постеснялся. Федя тоже промолчал.
Филин включил мелкий фонарик и быстро экипировался: надел через плечо свою сумку, взял большой фонарь и достал из «бардачка» потрепанный блокнот с ручкой.
– Выводи.
Федя поволок пленника вон из машины.
– Воду прихвати, – это было сказано мне.
Я вспомнил, как мы поливали рухнувшего в шок квадратного грабителя и решил показать, что тоже не лыком шит:
– В смысле, чтоб потом сбрызнуть?
– Там есть чем сбрызнуть. Вода для вас. Пить.
– А мы там долго будем?
– Пятнадцать минут.
– Тогда обойдемся.
– Прихвати, не помешает.
– Ладно...
Я взял воду и вышел.
– За мной.
Мы вышли на дорогу. Филин включил фонарь и, светя себе под ноги, направился вдоль насыпи в противоположную от переезда сторону.
Мы следовали за ним. Пленник пару раз споткнулся – Федя, тащивший его, спросил:
– Может, распаковать? Далеко еще?
– Двадцать метров, – сказал Филин.
И точно, через три десятка шагов мы свернули в невысокий бетонный туннель, убегающий под насыпь.
Дно туннеля было покрыто песком с вкраплениями гальки и засохшим илом. Своды я не видел – Филин светил вниз, но готов поспорить, что они были покрыты застарелыми плесневыми разводами и черным мхом. Запах был такой, словно долгие годы здесь гнили водоросли и крабы, а может, что-то еще и похуже...
Уффф... Жуть-место.
Я не страдаю клаустрофобией, но под сводами этого туннеля на меня внезапно навалилось гнетущее чувство скованности и несвободы: почему-то мне здесь так не понравилось, что захотелось немедля выбежать на воздух и мчаться без оглядки к переезду, к свету, к людям!
Чувство было странное и незнакомое, сродни тому, что порой приходит к нам в детских снах, когда возникает страстное желание как можно быстрее удрать от настигающего тебя неведомого кошмара – а бежать не получается.
Не знаю, чем это объяснить, то ли расшалившимся воображением, то ли просто совокупностью впечатлений... Но если говорить попросту, без пространных философских измышлений, наверное, правильнее всего будет так: в этом гнилом местечке отчетливо ощущалось присутствие Смерти...
Посреди тоннеля, в правой стенке, была ржавая железная дверь.
Филин отстучал по двери незатейливый сигнал и она тотчас же приоткрылась – вопреки ожиданиям, совершенно беззвучно.
– Принимай, – скомандовал Филин, подталкивая пленника к двери.
В проеме возник человек, ухватил Рустама под руку и втащил за дверь. Рассмотреть его я не успел – фонарь светил преимущественно в пол.
– Запрись, не открывай, пока я не скажу. Будешь готов – стукни.
Человек закрыл дверь и негромко лязгнул засовом.
Филин поставил фонарь рядом с дверью, направив луч в противоположную стену, и сообщил:
– Надо кое-что обсудить.
Точно, теперь самое время. Федя – богатырь, но дверь выглядит вполне непрошибаемой.
– Федя, для вас этот пленник очень важен. От результатов его допроса зависит, найдете вы остальных, или нет. Это понятно?
– Не понял... – Федин голос звучал напряженно. – Ты хочешь сказать...
– Федя, я опознал его, – вставил я. – Это он.
– Он? – тихим эхом повторил Федя. – «Он» – в смысле...