Ксенофоб
Шрифт:
Игната Михаэлевича много раз пытались переманить ведущие клиники бриттов и франков, и даже с той стороны Атлантики ему поступали весьма выгодные предложения. Обещали многое: и докторскую степень, и свою кафедру, и сделать главным врачом крупной клиники на его выбор — доктор Блюмберг безоговорочно отклонил все варианты.
«Я — русский!» — гордо, но с изрядной долей иронии заявлял Блюмберг, полностью игнорируя вторую часть названия великой империи. Он вообще со многими историческими данностями был в конфликтных отношениях, не желая мириться с тем, что считал неправильным.
«Здесь
Когда десять лет назад Опиумная конвенция отнесла кокаин к списку смертельно опасных препаратов и запретила его свободную продажу в Руссо-Пруссии, Блюмберг едва не сдался и чуть было сорвался с насиженного места, но любовь к родине все же победила. Он остался и стал приобретать препарат по поддельным рецептам.
Обитал Игнат Михаэлевич в небольшом двухэтажном домике. На верхнем этаже в спальне он ночевал, на первом — устроил кабинет и осмотровую комнату, а в подвале оборудовал операционную. Его двоюродная сестра Цецилия выполняла одновременно роль прислуги и медицинской сестры, беспрекословно слушаясь старшего брата. Она занимала крохотную каморку на втором этаже, рядом со спальней брата. Циля его просто боготворила и готова была, по ее словам, жизнь отдать за «этого человека, поцелованного богом в руки и ум». Однако это не мешало ей прикарманивать часть средств, выделяемых Блюмбергом на питание и закупку необходимых препаратов.
Игнат Михаэлевич на подобные мелочи внимания не обращал. Главные свои закупки он производил исключительно самостоятельно, а пища телесная его волновала мало.
В этот-то столь знаменитый дом я и доставил несчастного Грэга. Благо подъехать получилось к самому крыльцу, и Циля, выскочившая из дома на мой громкий стук, помогла репортеру подняться по ступеням, пройти в осмотровую и устроиться на диванчике. Я же тем временем загнал мехваген под навес в крохотный закуток между домами и зашел в кабинет к Блюмбергу. Тот сидел за столом и меланхолично листал весьма объемный фолиант. Увидев меня, он отбросил талмуд в сторону и обрадовался:
— Кирилл Бенедиктович, давненько не виделись! Рад, что помните старика!
Доктор без диплома был совершенно неиудейской внешности — огромен, почти два метра ростом, и лыс как шар для игры в кегельбан. «Последний клок вырвала третья жена», — часто отшучивался Блюмберг. Женат он был пять раз, и все, по его же словам, удачно, потому как в итоге разводился, не теряя в имуществе. По поводу возраста доктор тоже приукрасил — было ему чуть за пятьдесят, но фору он мог бы дать и молодому.
— Игнат Михаэлевич! Да все, знаете ли, не до того было...
Я устроился на стуле.
— Наслышан, наслышан... — помрачнел Блюмберг. — Мои соболезнования!..
— Благодарю. — Я постарался, чтобы мой голос не сорвался от нахлынувших внезапно воспоминаний, в горле запершило.
— Воды? Или чего покрепче?
— Стакан воды подойдет, спасибо. Покрепче на меня в последнее время слабо действует...
— Да что вы говорите? — заинтересовался доктор. — А на вид вполне здоровый человек. Хм... простите за откровенность. Цвет лица нормальный, язык не покажете?
— Не покажу, — поневоле улыбнулся я, принимая стакан. Хороший врач отличался от всех прочих еще и тем, что всегда умел поднять настроение пациенту. И пусть в данный момент я не являлся его клиентом, но это не помешало Игнату Михаэлевичу с честью выполнить профессиональный долг, давно уже вошедший у него в обыденную привычку.
— Зря, молодой человек. Весьма жаль, что вы отказываетесь от обследования. За превентивной медициной будущее, знаете ли...
— Я, собственно, привез к вам своего товарища. С ним приключилась беда...
— Давайте-ка, Кирилл Бенедиктович, прежде чем я приступлю к его осмотру, вы расскажете мне все подробности. Историю болезни, так сказать. Любые нюансы могут иметь ключевое значение!
Прекрасно понимая правоту его слов, я постарался быстро, но подробно, не упуская деталей, поведать доктору о предшествующих помешательству Грэга событиях. Упомянул и о приеме в посольстве чужаков, что, несомненно, было ключевым фактором случившихся неприятностей. Услышав о фогелях, Блюмберг оживился и, дослушав мой рассказ до конца, немедленно поднялся на ноги, заняв собой почти весь небольшой объем кабинета.
— Чужаки — это весьма любопытная тема, знаете ли! Любая чужеродная инфекция могла привести к весьма печальным для организма последствиям. Надо сделать ряд анализов. Это может занять некоторое время.
Мы вышли из кабинета и прошли в осмотровую. Репортер все так же безучастно сидел на диванчике.
— Он воспринимает слова? — поинтересовался Блюмберг, внимательно разглядывая Грэгуара. — Слушает приказы?
— Он же не собака, доктор, какие приказы? — удивился я. — На слова он почти не реагирует, но если потянуть его за руку, то идет следом, если подвести к стулу — садится.
— И при этом лишь раз проявил явную агрессию? В этом странном нападении на дороге?
— Вы забыли о ребенке.
— Ах да, ребенок... — задумчиво протянул Блюмберг. Он потянул, по моему совету, Грэга за рукав, тот послушно встал на ноги и вышел на середину осмотровой. Доктор обошел его кругом, поднял одну руку, затем другую. Как только он выпускал руку репортера, та сразу же падала вдоль тела. — С ребенком, как я понимаю, тоже не все просто?
— Да, — согласился я. — Адди — весьма специфический мальчик. Особый.
— Я так и понял. Вы, Кирилл Бенедиктович, всегда умудряетесь найти на свою голову неприятности. Интересно живете!
— Жаль, что это свойство коснулось моих близких и друзей.
— В общем, так. — Игнат Михаэлевич вернул Грэга на кушетку и вынес свой вердикт: — Пятью минутами тут не обойтись. Психика пациента нарушена весьма серьезно. К сожалению, я в большей степени практикую хирургию, а не лечение психический расстройств... но кое-что и я умею!
Доктор скромничал. Я точно знал, что у него получалось справляться с самыми серьезными случаями. Он несколько раз возвращал разум пациентам, от которых успевали отказаться все ведущие психиатры империи.