Кто боится смерти
Шрифт:
Нам велели раздеться и завернуться в красную ткань. Наши платья унесут и сожгут. Нам дадут новые белые рубашки и покрывала – символы взрослой жизни. Дома мы должны носить рапы – символ нашего детства.
Бинта пошла первой – ее обряд надо было провести срочно. Затем Луйю, Дити и потом я. На полу расстелили красную ткань. Лежа на ней с красной подушкой под головой, Бинта снова заплакала. Включили свет, и предстоящее показалось нам гораздо страшнее. «Что я делаю? – думала я, глядя на Бинту. – Это безумие! Я не обязана это делать! Надо выбежать в дверь, добежать до дома, лечь в кровать и притвориться,
В комнате было тепло, а снаружи была обычная ночь. Мои родители спали, словно это была обычная ночь. Но Бинта лежала на красной тряпке, и ее ноги держали целительница и архитектор. Ада продезинфицировала скальпель и затем нагрела в огне. Дала ему остыть. Целители обычно оперируют лазерными скальпелями. Они делают очень точные разрезы, а если надо, ими можно сразу прижечь. Интересно, почему Ада взяла простой скальпель?
– Задержи дыхание, – сказала Ада. – Не кричи.
Не успела Бинта как следует вдохнуть, Ада воткнула в нее скальпель. В маленький бугорок розовой плоти возле йейе. Скальпель рассек его, брызнула кровь. У меня в животе екнуло. Бинта не закричала, но закусила губу так сильно, что из уголка рта потекла кровь. Она дернулась, но женщины ее удержали.
Целительница прижала к ране лед, завернутый в марлю. На несколько мгновений все застыли, кроме Бинты, которая тяжело дышала. Потом кто-то из женщин помог ей встать и отвел на другую половину комнаты. Бинта села, разведя ноги и удерживая марлю на месте. Лицо у нее было ошарашенное. Настала очередь Луйю.
– Я не могу, – залепетала Луйю. – Я не смогу!
Все же она позволила целительнице и архитектору прижать себя к полу. Портниха и моя тетка для верности взяли ее за руки, а Ада продезинфицировала новый скальпель. Луйю не кричала, но издала пронзительный писк. Она боролась с болью, из глаз лились слезы. Настала очередь Дити.
Дити медленно легла и сделала глубокий вдох. И тихо сказала что-то, что я не расслышала. Как только Ада коснулась скальпелем ее плоти, Дити вскочила на ноги, по ее бедрам потекла кровь. С искаженным от ужаса лицом она молча попыталась вырваться и убежать. Видимо, такая реакция была знакома женщинам, потому что они без слов схватили ее и быстро уложили на пол. Ада быстро и чисто закончила разрез.
Настала моя очередь. Я едва могла открыть глаза. Боль, которую испытывали девочки, роилась вокруг меня, как осы и кусачие мухи. Вонзалась как шипы кактусов.
– Иди, Оньесонву, – сказала Ада.
Я была зверем в ловушке. Ловушкой были не эти женщины, не дом и не традиция. А сама жизнь. Словно я тысячи лет прожила вольным духом, а потом в одночасье меня что-то схватило – что-то жестокое, злобное и мстительное – и запихнуло в тело, в котором я с тех пор нахожусь. Отдана на его милость, подчинена его законам. Затем я подумала о матери. Она ради меня сохранила рассудок. Ради меня выжила. Я сделаю это ради нее.
Я легла на ткань, стараясь не замечать, как три девочки разглядывают мое тело, тело эву. Треснуть бы их всех. Я не заслужила, чтобы меня так изучали в самый жуткий момент. Целительница и архитектор взяли меня за ноги. Портниха и тетка держали за руки. Ада взяла скальпель.
– Спокойно, – сказала мне на ухо Нана Мудрая.
Я почувствовала, как Ада раздвинула губы моей йейе.
– Задержи дыхание, – сказала она. – Не кричи.
Я не успела вдохнуть как следует – она сделала разрез. Боль была как взрыв. Я чувствовала ее каждой частью своего тела и едва не потеряла сознание. Затем закричала. Я не знала, что умею издавать такой звук. Я едва чувствовала, что женщины меня держат. Удивилась, что они не бросили меня и не разбежались. Все еще крича, я поняла, что все куда-то делось. Вокруг меня все стало голубым, желтым, а по большей части зеленым.
Я задохнулась бы от ужаса, если бы у меня был рот. Я кричала бы, билась, царапалась, плевалась. Я не знала, что думать, видимо, я умерла… опять. Со мной больше ничего не происходило, и я успокоилась. Оглядела себя. Я стала голубой дымкой, похожей на туман после долгого сильного ливня. Теперь я могла разглядеть других. Кто-то был красным, кто-то зеленым, кто-то золотым. Предметы обрели четкость, и я смогла разглядеть и комнату. Девочек и женщин. У каждой была своя цветная дымка. На свое лежащее тело мне смотреть не хотелось.
И тут я увидела нечто. Красное, овальное, с белым овалом в центре, как гигантский глаз джинна. Оно сипело и шипело, белая часть расширялась, подбираясь ближе. И оно внушало смертельный ужас. «Скорей бежать! – подумала я. – Скорее! Оно меня видит!» Но я не знала, как бежать. Чем? У меня не было тела. Красное было горьким ядом. Белое жгло как самое злое солнце. Я снова начала кричать и плакать. А затем открыла глаза и увидела чашку с водой. Все заулыбались.
– Слава Ани, – сказала Ада.
Я ощутила боль и вскочила, готовая бежать. Надо было убегать. От того глаза. Я тогда была так сбита с толку, что решила, будто боль исходит от того, что я видела.
– Не шевелись, – сказала целительница.
Она прижимала мне между ног лед в марле, и я не знала, от чего мне больнее – от раны или от холода. Я обшаривала комнату глазами. Когда взгляд падал на что-нибудь красное или белое, сердце замирало, а руки сжимались в кулаки.
Через пару минут я стала расслабляться. Сказала себе, что это боль вызвала кошмар. Позволила рту открыться. Воздух высушил мне нижнюю губу. Теперь я ана м-боби. Я больше не позорю родителей – по крайней мере не тем, что в одиннадцать лет остаюсь необрезанной. Но облегчение длилось не больше минуты. Это был вовсе не кошмар. Я знала это. И сейчас случилось что-то ужасно плохое, хотя я и не знала что.
– Когда она тебя порезала, ты просто уснула, – сказала Луйю, лежа на спине.
Она смотрела на меня с большим уважением. Я нахмурилась.
– Да, и стала вся прозрачная! – добавила Дити.
Она, казалось, совсем оправилась от собственного шока.
– Ч-что? – сказала я.
– Чшшш! – сердито прошипела Луйю.
– Но стала ведь! – зашептала Дити.
Мне хотелось царапать пол ногтями. Что все это значит? От меня пахло тревогой. Я поняла, что чувствую и другой запах. Тот, что впервые почувствовала во время истории с деревом.