Кто нашел, берет себе
Шрифт:
В тот год, где-то в августе, папа и мама повезли Тину и Эллен в зоопарк «Хэппидейл фарм», где посетители могли гладить и кормить животных. Именно этого шанса терпеливо дожидался Пит. Как только они уехали, он пошел на берег реки с двумя чемоданами.
Убедившись, что горизонт чист, он вновь вырыл сундук и переложил записные книжки в чемоданы. Похоронил сундук и понес добычу к дому. В коридоре второго этажа разложил лестницу на чердак и затащил туда чемоданы. В этом маленьком низком помещении зимой царил лютый холод, а летом — жуткая жара. Семья им практически не пользовалась: все лишнее по-прежнему хранилось в гараже. Зато здесь остались вещи от прежних жильцов дома двадцать три по Сикомор-стрит. Грязная детская коляска
Пит сложил записные книжки в самом дальнем углу и прикрыл одеялами, но сначала наугад взял одну, сел под одной из двух лампочек, освещавших чердак, и раскрыл. Увидел рукописный текст, с четкими, очень маленькими, но легко читающимися буковками. И никаких зачеркиваний. Хотя он смотрел на первую страницу, наверху стояло число 482, обведенное кружком. Из этого Пит сделал вывод, что перед ним продолжение не одной записной книжки, а пяти или шести. Как минимум пяти или шести.
Подсобка «Погонщика» за пять лет совершенно не изменилась: к запаху старого пива подмешивались вонь скотных дворов и острый привкус дизельного топлива со стоянок дальнобойщиков, расположившихся на этой половине великой равнины Небраски. И Стю Логан выглядел как всегда: тот же белый фартук, те же подозрительно черные волосы, тот же галстук с попугаями и пальмами на толстой розовой шее.
— Да это же Джимми Голд, чтоб мне провалиться на этом самом месте! — воскликнул он и улыбнулся прежней неприятной улыбкой, которая говорила: мы друг друга терпеть не можем, но давай сделаем вид. — Так ты пришел, чтобы вернуть мне долг?
— Да, — ответил Джимми и коснулся заднего кармана, в котором лежал пистолет, маленький, но ставящий последнюю точку, способный — при правильном использовании и решимости — оплатить все долги.
— Тогда заходи, — предложил Логан. — Выпей. Тебя, похоже, мучает жажда.
— Мучает, — согласился Джимми, — и кроме выпивки я бы…
С улицы донесся автомобильный гудок. Пит подпрыгнул и виновато огляделся, словно гонял шкурку, а не читал. Вдруг они вернулись рано, потому что эту тупицу Эллен укачало в автомобиле? Что, если его застукают с записными книжками? Все рухнет в один миг.
Он сунул записную книжку, которую читал, под старые одеяла (фу, как же они воняли) и, согнувшись, направился к люку, бросив короткий взгляд на чемоданы. Времени на них не оставалось. Спускаясь по лестнице, Пит вздрогнул: температура изменилась от нестерпимо высокой до обычной августовской. Пит сложил лестницу и поднял крышку люка, поморщившись от скрипа ржавой пружины и удара, с которым крышка встала на положенное место.
Прошел в спальню и выглянул на подъездную дорожку.
Пусто. Ложная тревога.
Слава Богу.
Он вновь поднялся на чердак, достал чемоданы. Положил в чулан под лестницей. Принял душ (вновь напомнив себе смыть всю грязь с ванны), переоделся в чистое и лег на кровать.
Это роман, подумал он. С таким количеством страниц иначе и быть не может. И не один, записных книжек слишком много для одного. Даже для Библии столько не нужно.
К тому же… он заинтересовался. Хотел просмотреть записные книжки и найти ту, с которой все началось. Увидеть, стоящий ли это роман. Потому что по одной странице ничего сказать нельзя, правда?
Пит закрыл глаза и поплыл к дреме. Обычно днем он не спал, но утро выдалось насыщенным, в пустом доме царила тишина, и он решил не сопротивляться. Почему нет? Все хорошо, по крайней мере сейчас, и это его рук дело. Он заслужил отдых.
Но эти имя и фамилия… Джимми Голд.
Пит мог поклясться, что где-то их уже слышал. Может, в классе? От миссис Свидровски?
«Может, я погуглю его, — подумал Пит. — Это я могу. Я могу…»
1978 год
Моррис сидел на железной койке, наклонив гудящую голову, свесив руки между ногами в оранжевых штанах, вдыхая ядовитую атмосферу мочи, блевоты и дезинфицирующего средства. Желудок превратился в свинцовый шар, который расширялся до тех пор, пока не заполнил все нутро, от промежности до адамова яблока. Глаза пульсировали в глазницах. В рот словно плеснули помоев. Нос заложило. Болели живот и лицо. Где-то хриплый, отчаявшийся голос выводил на одной ноте: «Любимая нужна мне та, что не сведет меня с ума, любимая нужна мне та, что не сведет меня с ума, любимая нужна мне та, что не сведет меня с ума…»
— Заткнись! — крикнул кто-то. — Это ты сводишь меня с ума, говнюк!
Пауза. Потом:
— Любимая нужна мне та, что не сведет меня с ума! Свинец в желудке расплавился и забулькал. Моррис соскользнул с койки, рухнул на колени (что вызвало новый взрыв боли в голове) и раскрыл рот над стальным унитазом. Поначалу ничего не произошло. Потом желудок сжался, и изо рта выплеснулась пара галлонов желтой жижи, напоминавшей зубную пасту. Голова болела нестерпимо, и Моррис подумал, что она сейчас просто взорвется. Он даже надеялся, что так и будет. Соглашался на все, лишь бы избавиться от этой боли.
Он не умер — его снова вырвало. На этот раз слабее, но эта блевота жгла. Затем последовал лишь позыв. Нет, не совсем позыв — толстые нити густой слизи свисали с губ, как паутина. Пришлось их смахнуть.
— Хвалимся харчишками! — крикнул кто-то.
Крики и смешки приветствовали эту остроту. У Морриса создалось ощущение, будто он в зоопарке, и он решил, что так оно и есть, только это необычный зоопарк, в котором все клетки занимали люди. Доказательством тому служил надетый на него оранжевый комбинезон.
Но как он сюда попал?
Моррис не помнил, однако когда-то он не смог вспомнить, каким образом оказался в доме в Шугар-Хайтс, который разнес. Вспоминался только собственный дом на Сикомор-стрит. И сундук, разумеется. Похороны сундука. Помнил он и деньги в кармане, двести долларов Джона Ротстайна. С ними он пошел в «Зоуни», чтобы купить пару банок пива, потому что болела голова и он чувствовал себя одиноким. Он говорил с кассиром, в этом Моррис не сомневался, но не мог вспомнить, что именно они обсуждали. Бейсбол? Вероятно, нет. Он носил бейсболку с логотипом «Сурков», но на этом его интерес к бейсболу и заканчивался. Потом практически полный провал. Впрочем, он не сомневался, что случилось что-то ужасное. Раз он очнулся, одетый в оранжевый комбинезон, догадаться об этом не составляло труда.
Он дополз до койки, забрался на нее, сел, подтянув колени к груди, обхватив их руками. В камере царил холод. Морриса начало трясти.
«Наверное, я спросил кассира про его любимый бар. До которого можно добраться на автобусе. И поехал туда, верно? Поехал и напился. Хотя знал, что творит со мной алкоголь. И я не просто немного выпил — нажрался до усрачки».
Да, несомненно, хотя знал, что ему не следует пить. Это, конечно, плохо, но он не мог вспомнить, что натворил потом, а это было намного хуже. После третьей порции (иногда после второй) он падал в черную дыру и мог выкарабкаться оттуда, лишь проснувшись с жутким похмельем, но трезвый. Алкогольная амнезия, так это называют. А будучи в черной дыре, он всегда… Что? Скажем так, устраивал дебоши. После одного попал в Ривервью, исправительную колонию для малолетних преступников. Благодаря другому оказался здесь. Где бы это здесь ни было.