Кто нашел, берет себе
Шрифт:
Это были деньги.
Остальные конверты — каталоги дорогих товаров, которые они не могли себе позволить, и рекламные проспекты, адресованные ЖИЛЬЦУ, — выпали из руки Тома и рассыпались по полу. Том Зауберс этого даже не заметил.
— И что, мать твою, это значит? — спросил он низким, хриплым голосом.
Когда Линда пришла домой, деньги лежали на кухонном столе. Том сидел, глядя на маленькую стопку, положив подбородок на сложенные руки. Он напоминал генерала, обдумывающего стратегию битвы.
— Что это? — спросила Линда.
— Пятьсот долларов. —
— От кого?
— Не знаю.
Она поставила портфель на пол, подошла к столу, взяла деньги. Сосчитала, потом посмотрела на мужа широко раскрытыми глазами.
— Господи, Том. А что в письме?
— Никакого письма. Только деньги.
— Но кто…
— Не знаю, Лин. Но знаю одно.
— Что?
— Применение им мы найдем.
— Срань господня! — воскликнул Пит, когда ему сообщили. Он задержался на школьном турнире по волейболу и явился только к обеду.
— Давай без грубостей, — рассеянно ответила Линда. Деньги по-прежнему лежали на кухонном столе.
— Сколько? — спросил Пит, а после ответа отца добавил: — И кто их прислал?
— Хороший вопрос, — усмехнулся Том. — На миллион долларов. — Впервые за долгое время Пит услышал, как отец шутит.
На кухню зашла Тина.
— У папы появилась волшебница-крестная, вот что я думаю. Эй, папа, мама! Посмотрите на мои ногти! У Эллен лак с блестками, и она поделилась со мной.
— Тебе очень идет, моя тыковка, — ответил Том.
Сначала шутка, потом комплимент. Этого хватило, чтобы убедить Пита, что он поступил правильно. Абсолютно правильно. Они не могли вернуть эти деньги, правда? Без обратного адреса не могли. И кстати, когда папа в последний раз называл Тинс тыковкой?
Линда пристально посмотрела на него:
— Ты ведь не знаешь, откуда они взялись?
— Нет, но можно мне немного?
— Мечтать не вредно, — ответила она и повернулась к мужу, уперев руки в бедра. — Том, очевидно, кто-то ошибся.
Том обдумал ее слова, а когда заговорил, его голос был спокойным:
— Маловероятно. — Он подтолкнул к ней конверт, постучав пальцем по адресу.
— Да, но…
— Никаких «но», Лин. Мы задолжали за отопление, а до того, как заплатим им, должны внести деньги за твою «Мастеркард». Или мы ее лишимся.
— Да, но…
— Лишившись кредитной карты, мы потеряем кредитный рейтинг. — По-прежнему никаких гавок-тявок. Спокойно и здраво. Убеждая. Питу казалось, будто раньше отец метался в бреду от высокой температуры, а теперь она спала. Том даже улыбнулся. Улыбнулся и взял Линду за руку. — Так вышло, что сейчас у нас остался только твой кредитный рейтинг, и мы должны его беречь. А кроме того, Тина, возможно, права, и у меня появилась волшебница-крестная.
Нет, подумал Пит, у тебя появился волшебник-сын.
— Подождите! — воскликнула Тина. — Я знаю, откуда они взялись!
Они повернулись к ней. Пита внезапно прошиб пот. Но она не могла узнать. Как? Правда, он по глупости ляпнул насчет зарытого сокровища…
— Откуда, милая? — спросила Линда.
— От этого Резервного фонда. Наверное, они получили деньги и теперь рассылают их.
Пит беззвучно выдохнул, только сейчас осознав, что какое-то
Том потрепал дочь по волосам.
— Они не рассылают наличные, тыковка. Они бы прислали чек. И кучу бланков для заполнения.
Пит направился к плите:
— Я хочу какао. Кто-нибудь еще хочет?
Как выяснилось, хотели все.
Конверты продолжали приходить.
Цена почтовой марки поднялась, но сумма не менялась. Примерно шесть дополнительных тысяч долларов в год. Деньги не слишком большие, но не облагаемые налогом, и их хватало для того, чтобы семья Зауберсов не утонула в долгах.
Детям строго-настрого запретили говорить кому-либо об этих конвертах.
— Тина не сможет держать язык за зубами, — как-то вечером сказала Линда Тому. — Ты это знаешь, да? Обязательно скажет своей идиотке подруге, а та растрезвонит всем вокруг.
Однако Тина хранила секрет, отчасти потому, что ее брат, которого она боготворила, пригрозил ей, что она больше не переступит порога его комнаты, если проболтается, но преимущественно потому, что помнила гавки-тявки.
Пит хранил конверты с деньгами в затянутой паутиной полости за расшатавшимся плинтусом в своем стенном шкафу. Раз в четыре недели или около того доставал пятьсот долларов и клал в рюкзак вместе с конвертом с напечатанным адресом. Он заготовил несколько десятков в школе, в классе обучения делопроизводству. Однажды заглянул туда после волейбольного матча, когда класс пустовал.
Он использовал различные почтовые ящики, отсылая письма мистеру Томасу Зауберсу, проживающему в доме двадцать три по Сикомор-стрит, осмотрительно и изощренно, будто матерый преступник, хотя и занимался благородным делом. Он постоянно боялся, что мать его разоблачит, начнет возражать (возможно, резко), и все вернется на круги своя. Даже сейчас ситуация была далека от идеала, изредка случались гавки-тявки, но Пит полагал, что идеально дела шли только у семей из сериалов, которые показывали по каналу «Ник эт найт».
Теперь они могли смотреть «Ник эт найт», и «Картун нетворк», и Эм-ти-ви, потому что, дамы и господа, в их дом вернулось кабельное телевидение.
В мае произошло еще одно радостное событие: отец нашел подработку в новой риелторской компании, стал «предпродажным инспектором». Пит не знал, что это такое, да и не хотел знать. Для работы Тому требовались телефон и домашний компьютер, он зарабатывал пусть маленькие, но деньги, а все остальное значения не имело.
И еще два изменения произошли после того, как начали приходить конверты с деньгами. Первое заключалось в том, что с ногами у отца стало лучше. В июне 2010 года (когда наконец поймали преступника, устроившего так называемую Бойню у Городского центра) Том начал понемногу ходить без костылей, а также снижать суточную дозу розовых таблеток. Описать второе изменение было сложнее, но Пит знал, что оно произошло. Тина тоже знала. Папа и мама чувствовали себя… ну… счастливыми, и теперь, если начинали спорить, выглядели не только злыми, но и виноватыми, словно гадили на внезапно свалившуюся на них удачу. Теперь они часто замолкали и переводили разговор на другое, прежде чем успевали распалиться. И они постоянно говорили о деньгах и о том, кто мог их присылать. Но обсуждения эти ни к чему не приводили, что Пита только радовало.