Кто не верит — пусть проверит

Гофмейстер Адольф

— Устроим сегодня шествие с фонариками, — предложили дети. — Скорее бы уж стемнело!

— Это один Париж, ребята. Есть и другой Париж. Есть Париж Лувра — самого большого художественного музея в мире, с которым может сравниться только Ленинградский Эрмитаж и, пожалуй, Прадо в Мадриде. Но есть Париж рабочих окраин, где нет ничего, кроме реклам и плакатов. Есть и чрево Парижа — рынок, есть Вилле и Мон Руж, [21] где людям постоянно сопутствует бедность. Есть Париж модных салонов и Париж букинистов на набережной. Париж называют столицей мира, городом света. Но нет света без

тени. Жизнь в Париже кипит и днем и ночью. И все относятся друг к другу, как старые знакомые. Каждый полагает, что его личные дела заботят всех, и охотно рассказывает о них. И все сквозь пальцы смотрят на легкомысленные выходки детей и молодежи, потому что, дескать, и мы были такими же — о, как давно это было! Молодость пролетела, и воспоминания о ней заслонил восьмичасовой рабочий день. Ах, прошли золотые денечки!

21

Фабричные районы Парижа.

— Там есть птичий базар, — вспомнил Кнопка.

— И базар цветов.

— И Блошиный рынок — огромная барахолка: рынок старья.

— И улица Старьевщиков.

— Знаете, дети, мы с Кнопкой любим ходить в магазины антикваров и старьевщиков. Правда, Мартин Давид?

— Да. Папа главным образом отыскивал китайские и вообще восточные статуэтки. Мы рылись на запыленных полках, и если папа что-нибудь находил, то мы до тех пор ходили смотреть на эту вещь, пока кто-нибудь другой не покупал ее.

— В Париже на мостах и на белых набережных под светло-зеленой листвой платанов ютятся продавцы старых книг, журналов, литографий и гравюр. Складные рундуки букинистов полны соблазнительного хлама. Они стоят один возле другого. Когда там гуляешь…

— …за два часа едва пройдешь километр.

— И иногда находишь ту книгу, которая тебе нужна. Ту, которую ищешь уже пять лет. Ребята, я нашел там очень редкие номера французского журнала с первыми карикатурами Купки, Градецкого, Прейссига и даже карикатурой Алеша.

— Мы с папой любили бродить по улицам просто так, без цели. С одной улицы на другую.

— Не только по улицам, но и по галереям, по Рю де ла Сен, где торгуют картинами, и, конечно, по Лувру.

— В Лувре мы бывали по крайней мере раз в неделю.

— И Кнопка там немного побаивался. Он говорил тихо, чтобы не разбудить мраморные статуи, застывшие в своей каменной красе. Он интересовался только статуями. Видимо, потому, что они большие, а он маленький. На картины он не очень обращал внимание. У нас в Пражской Национальной галерее во дворце Штернберка он уже знает, где висят полотна Гойи и Греко. Мы оба очень любим вид Лондона — картину художника Каналетто. Впрочем, все вы здесь, в Ржичках, дети художников и сами разбираетесь в живописи.

— Но мы не были в Лувре.

— Придет время, вы подрастете и тоже целыми неделями будете бродить по его залам. Кнопка был еще малышом, он ничего не понимал и ничего не усвоил. А когда вы приедете в Париж, то будете уже знать, как надо смотреть картины. Нас, ваших отцов — мы все примерно ровесники, — воспитывал выдающийся чешский поэт Станислав Костка Нейман. Он говорил: «Если хочешь узнать, что такое великое искусство, поезжай в Париж». В Париже сам воздух напоен искусством. Оно взлелеяно французским народом и растет на французской почве так просто и естественно, как маргаритки. Французы — люди разумные, воплощение рассудка и логики. И французское искусство прежде всего и во всем обладает чувством меры по отношению и к человеку и к действительности. Во французском искусстве нет, пожалуй, таких титанов, как итальянец Микеланджело или испанский мечтатель Эль-Греко, нет и голландского волшебника светотени Рембрандта. Во французском искусстве нет таких необыкновенных фигур, но зато есть живые художники, художники жизни, никогда не опускающиеся до посредственности. Помните, дети, что художник только тот, кто поднимается над посредственностью. Во Франции быть художником заурядным — значит быть ничем. Именно такая требовательность делает французское искусство столь человечным, великим, и потому оно оказывает такое большое воздействие.

— Детям этого еще не понять, — заметил Рихард.

— Чепуха! Не спорь, ты проиграешь. Они разбираются в этом лучше, чем в грамматике. И чтобы вы, ребята, сами могли убедиться в истинности моих слов, то, как только подрастете, мы отправим вас на туристских машинах из Ржичек в Париж посмотреть картины и скульптуры величайших художников мира. А я надену кепи с козырьком и буду вашим гидом. Я уже состарюсь, но Париж будет вечно юным, вечно новым и прекрасным — он очарует вас.

ШАХМАТЫ,

или

ФАТА-МОРГАНА

— Иногда думаешь, что сделать что-нибудь — пустяк, а оказывается — это выше твоих сил. Или наоборот: кажется, что время тянется бесконечно, а на самом деле оно длилось одно мгновение. А иной раз такое же время пролетает так, что его и не заметишь. Меры времени, длины, ширины, высоты, глубины, тепла, веса, силы сопротивления и так далее везде и для всех одинаковы, но каждому человеку — это зависит от его состояния — они кажутся разными: то большими, то маленькими.

— Понимаю. Вот мама иногда говорит, что будет сию минуту готова, а потом одевается почти целый час.

— Ну, это, пожалуй, личный выпад. А если ты заявляешь, что голоден как волк и съешь сто тысяч кнедликов со сливами, а потом ковыряешься в тарелке и все довольны, если ты съел хотя бы восемь штук?

— Или, например, ты звонишь в свое издательство и говоришь, что работа готова и что через неделю пришлешь рукопись. Это тоже только кажется, потому что ты и половины не написал, дело у тебя не ладится, ты сердишься, а мама говорит, что ты невыносим.

— Дорогой мой Кнопка, ты пренебрегаешь важнейшим сыновним долгом — почтением к сединам отца. Принеси мне, пожалуйста, трубку и табак с той полочки и не вмешивайся в мои отношения с издательством.

— Папа, брось писать, все равно тебе уже ничего в голову не придет, лучше сыграй со мной в шахматы.

— Ладно, тащи их сюда.

Мартин Давид приносит шахматы. Для своих лет он играет настолько прилично, что этим летом даже несколько раз обыграл меня. Впрочем, это ничего не доказывает, так как я играю из рук вон плохо, хотя и очень охотно.

Снова идет дождь. Лишь изредка где-то пискнет птичка. Мухи сонные. С крыши каплет: кап, кап, кап… Это заменяет нам тикание часов, которые заупрямились и уже год не идут. Время от времени лает Вальда — собака Фидлеров: гав, гав, гав… Игроки сидят друг против друга и размышляют. Взглянут в окно и снова задумаются над судьбой белого коня или черного слона. Шахматы — замечательная игра.

— Папа, шахматы, наверно, придумали во время дождя, правда?

— А может быть, случайно, от скуки, — заметил юный болельщик, приятель Кнопки.