Кто остался под холмом

Михалкова Елена Ивановна

– Ы-ы-ы! Бо-о-о-о-льно!

Она скрипнула зубами и повернула обратно.

Шаг, другой, третий. Вдруг это ловушка…

В пяти метрах Марта остановилась. Отсюда паук выглядел обычным мужчиной, довольно неопрятным. Он поднял к ней лицо, и стало видно, что слезы прочертили на его лице длинные светлые бороздки.

– Да ты грязный, – невольно сказала Марта. Загадка страшной черной морды разъяснилась.

– Больно, – снова пожаловался человек.

Она присела на корточки. Рана выглядела нехорошо. Казалось бы, нет никого безобиднее речного моллюска, а поди ж ты –

рассек бедняге ступню чуть ли не до кости. С людьми дело обстоит точно так же, Марта давно это заметила. Вспомнить хотя бы Гнуса…

– А зачем ты меня убить хотел? – Она шмыгнула, придвинулась ближе.

Он взглянул недоуменно и испуганно. Челюсть отвисла, как у ребенка, кажется, он снова собирался зареветь.

– Ладно, проехали, – буркнула Марта. – Покажь. Покажь, кому говорю!

До воды ему пришлось доползти самому, и пока Марта промывала рану, он сидел молча, лишь иногда кривясь от боли. Грязный, заросший как черт; пахнет свалявшейся собачьей шерстью; глаза то ясные, то плещется в них какая-то муть. Рот перекошен. Несколько раз, ловя на себе короткий взгляд, Марта почти решалась удрать, но что-то ее останавливало. Моллюск, вот что. Это ведь она укрепила ракушку в песке.

В карманах его нелепых трико – господи, кто по такой жаре носит трико! – нашлись три обсосанных до прозрачности липких леденца и расческа без половины зубов.

– Платка мы с собой, значит, не носим, – сказала Марта противным бабкиным голосом.

Пришлось пожертвовать для перевязки его рубахой.

Когда он поднялся, стало ясно, что сам идти не сможет. Мужчина вопросительно посмотрел на Марту и как будто даже съежился, страшась ее отказа.

– Показывай, куда двигаем, – вздохнула она.

3

Все-таки это была тропа. То, что Марта принимала за естественные просветы между елями, оказалось дорожками; похоже, их использовали не часто.

Они дошли бы быстро, если б не хромота ее спутника. Он опирался на ее плечо, и Марта сама чуть не падала под его тяжестью.

– Ты под холмом живешь? – спросила Марта.

– Холмом?

– Ну, под горой.

– Тут гор нее-ету. – Он говорил немного в нос, гнусаво. – Это ле-е-ес.

Тьфу, бестолочь.

– А где твой дом? – допытывалась она. – Откуда ты взялся?

– Я тут живу-у.

– Ну, хорошо, а зовут тебя как?

Он остановился, посмотрел на нее сверху вниз и с удовольствием выговорил, растягивая гласные:

– Мало-ой.

– Малой? Нет, это прозвище. А зовут? Имя, понимаешь? Как тебя мама назвала?

Он помрачнел и дернул углом рта.

– Была же у тебя мама!

В темных полусонных глазах промелькнуло что-то пугающее, как если бы под рыбацкой лодкой беззвучно прошла огромная тень и растаяла в глубине.

– Сирота, значит, – торопливо согласилась Марта и увидела на поляне дом.

Надежды на ведьмино обиталище рассеялись. Прозаическая изба из старых темных бревен, за невысоким частоколом – бочки с дождевой водой, грядки и сарай. Из окон выплывали лебедями на удивление чистые, даже, кажется, накрахмаленные занавески.

Их принял прохладный сумрак дома; пот

высох, и Марта покрылась противными мурашками. Пахло гречкой, уютным домашним запахом, и, заметив на плите укутанную кастрюлю, она немного успокоилась. Там, где варят гречку, никогда не случается ничего плохого (кроме, конечно, самой гречки).

– Малой!

– Тут я! Иди сюда! В дальнюю комнату!

Марта пошла на голос, отмечая про себя, что ее новый знакомец стал разговорчивее и больше не заикается. Он нашелся за дверью: стоял на коленях над грудой тряпья, в которой Марта распознала скрюченного мертвеца. Она лязгнула зубами от ужаса. Малой повернулся.

– Тебе! – По его лицу растеклась улыбка.

Никакой не мертвец. Всего лишь свернутый в валик матрас.

На мозолистой ладони темнела выточенная из дерева лошадка на шнурке. Марта осторожно взяла ее.

– Тебе!

Он накрыл ее руку своей и залопотал что-то быстро-быстро, перейдя на птичий язык. Марта с трудом разбирала, что это его любимая игрушка… они теперь друзья… друзьям дарят подарки…

Она с изумлением вглядывалась в Малого, пытаясь найти в нем сходство со страшным бородачом, напугавшим ее до полусмерти.

Хлопнула дверь.

– Малой, ты дома?

Перепуганная кошка не сиганула бы из окна быстрее, чем Марта, услышавшая хриплый рык. Она перекатилась по траве и бросилась под укрытие деревьев. Через лес, знакомой тропой; дождаться, пока выровняется дыхание, – и плыть наискосок.

То ли пережитый страх, впрыснутый в кровь, придал ей сил, то ли сработало правило обратного пути, но только Марта выбралась на свой берег, всего лишь запыхавшись. Она плюхнулась на песок и крепко сжала болтавшуюся на шее деревянную лошадку.

Глава 2

1

Никто не мог сказать достоверно, когда город под названием Беловодье возник на карте.

Автомобилист назвал бы его маленьким, пешеход – большим, любитель достопримечательностей – провинциальным, любитель провинциального – сказочным; в общем, это был один из тех городков, о которых люди посторонние могут узнать разве что из атласа путей сообщения.

Самые высокие дома в нем были пятиэтажки, выстроившиеся вдоль аллеи Славы, излюбленного места прогулок горожан. Обитатели верхних квартир разглядывали по утрам со своих балконов криво нарезанные огороды и разросшиеся сады, в которых летом пронзительно пересвистывались зяблики, малиновки и прочая горластая птичья мелюзга.

Беловодье не выглядело ни чистым, ни опрятным. Мусора хватало, но мусора пустякового: оберток, пачек от сигарет, дынных корок да пакетов: ничего, что не мог бы утащить бродячий пес или ветер. Даже похабные надписи на стенах были какие-то несерьезные, словно учительница литературы кралась в сумерках, прикусив от смеха губу, и выцарапывала школьным мелом нецензурщину, чтобы на следующий день отчитать своих остолопов и вывести на доске: «Русский язык в умелых руках и опытных устах красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен. А.И. Куприн» – тем же самым мелом.