Кто ответит?
Шрифт:
Посидели у телевизора, ругая штампы массовой культуры Запада и восхищаясь тонким вкусом вина, принесенного непьющим гостем; посудачили о последних новостях внутренней и внешней обстановки, прошлись насчет экологической угрозы; затем Вероника, сославшись на суетный завтрашний день, отправилась спать, и мужчины остались наедине.
Целуя на прощание руку хозяйке дома, Матерый внезапно постиг суть здешней атмосферы; понимание это возникло, как некий обвал, копившийся долгой чередой прошлых встреч, разговоров и реплик...
Это уже была не семья, нет; их, мужа и жену, удерживало вместе лишь прожитое, но не настоящее, и не в том заключалась беда, будто Вероника, воспитанная в определенных традициях, желала мужа обязательно при должности и с общественным весом, нет; она
По старой привычке сели на кухне, располагавшей к разговору тихому и доверительному.
– Чувствую, с проблемами гость явился, - улыбнулся Хозяин, заваривая чай.
– И с крупными. Такое вино... как в последний раз...
– Точно, - согласился Матерый.
– Оставь чайники, присядь и слушай, что я натворил. Внимательно.
Он рассказал все. О кражах на железной дороге, об уголовничках-подручных, об оружии, некогда найденном в тайнике партизан, о Леве, попытавшемся обрезать концы, о “гаишниках”, о том, наконец, как обманывал его, Хозяина, обосновывая всякий раз легальную добычу криминального товара.
Хозяин откровенно нервничал, однако не перебивал. Изредка позволял себе отвлечься: варенье из холодильника достать, чашки, конфеты. У Матерого порой возникало ощущение, будто тот слушает магнитофон - знакомую, хотя и полузабытую, запись, но отнюдь не собеседника. И еще странное ощущение возникло у Матерого: исчезни он, замолчи, все равно Хозяин не встрепенется, не удивится, а также будет конфетки в вазочку ссыпать, кипяток доливать в заварку...
Нет, в чем-то не прав был он, Матерый, об отношениях в здешней семье рассуждая... Не только вещами да деньгами привязал к себе Веронику человек этот, а еще и силой, сутью какой-то глубинной... И его привязал! Потому и сидит он сейчас тут, и повествует обо всем без утайки, и ждет спасения - ведь так, спасения!
– веря в мудрого Хозяина, надеясь: есть у того козыри, способные спутать игру охотников и все в ней переиначить; прощения ждет себе и понимания... А чем привязал его когда-то Хозяин? Тем, что всегда знал, какое дело делать, как делать и ради чего. И это “ради чего” не шкурным было, жаль, исполнители хапугами оказались... Но да ведь взять идею коммунизма: немало у нее приверженцев из тех, что сумели этот коммунизм построить, правда, исключительно для себя.
– Я не хочу тебя обижать, - сказал Хозяин, нарушив долгое молчание, воцарившееся после последних слов Матерого.
– Но... Твоя трагедия заключается в том, что всю жизнь был ты, во-первых, романтиком, а во-вторых, мелким жуликом - жалким и недалеким. И пытался одурачить тех, вернее, того, кто желал тебе добра, желал верить тебе, трудиться с тобой, строить какое-то будущее, искать перспективы для нас же обоих... Я безуспешно и глупо стремился перевоспитать бандита. Вижу: педагог из меня - никакой... Кое-что, однако, мне удалось: ранее для полного счастья и умиротворения ты мечтал красть в день, скажем, по четвертному, затем - сотню, две, три. Из жулика мелкого стал жуликом средненьким. Вот результаты роста личности и плоды, увы, всей воспитательной работы. Наглядный примерчик перехода количе... Виноват: никакого перехода количества в качество не состоялось. Одни лишь голые расценки... Рвач и разбойник так и остался рвачом и разбойником.
– Давай без ярлыков и поучений, - сказал Матерый уныло.
– Давай, - безучастно согласился Хозяин.
– Ну, что ты хочешь услышать? Оправдания воровской натуре русского лукавого человека? Которого хоть в коммунизм помещай, хоть в империализм - он без изменений останется... Или - что-либо конкретно-оптимистичное? Нет, ситуация плохая, неуправляемая и, уверен, безнадежная. Следствие идет, на него давят сверху, воспрепятствовать ему нереально. На этом Леве висели большие деньги серьезных ребят. Вывод из этого прост и неутешителен. Одно скажу: попить чаек спокойно мы сегодня еще в состоянии. Механизм, вступивший в противодействие нам, - ржавый, неважно оснащенный технически, с провалами в организационной структуре, однако, поверь, хорошо информированный! Это у них поставлено. Вообще-то, - покривился, - беседа с тобой удовольствия мне не доставляет. Ты ведь под крах меня подвел... Ну да ладно, истина такова: мы - две главные крысы на тонущем судне, я - умная, ты - хоть и сильная, но дурная, взбалмошная.
– Мы же договорились... насчет ярлыков, - привстал Матерый.
– Это аллегории, - отмахнулся Ярославцев.
– И не корчи, прошу, оскорбленной физиономии. Вспомни лучше эволюцию своего бизнеса: сначала<N><197> грабежи в духе вестернов, затем<N><197> шантаж жизнью-смертью богатых жуликов; после, когда уяснил, что себе дороже такое занятие, перешел в авторыночные кидалы с одновременным открытием школ карате. А когда шуганули твоих сэнсэев и дурачков под их началом, начал девок заезжей публике выставлять. Хороша карьерка!
– А куда мне еще было? С биографией такой?
– зло спросил Матерый.
– Дело с наркотиками налаживать, - сказал Ярославцев.
– Логически оправданный, последний этап. Губить души, грести сказочные барыши, становиться исчадием ада. И самое страшное - получилось бы у тебя... Хорошо, я удержал. Для людей хорошо, не для меня. Я ведь, прости за наивность, стремился научить тебя жить и поступать честно. Может, порой и вразрез с формальностями юридическими, но честно по внутренней сути. Чтобы и сам зарабатывал, и другим заработать давал, но, главное, чтобы способствовал процветанию - не побоюсь обобщить - общества в целом. Но тебя не устраивал ограниченный, хотя и приличный заработок. Ты хотел хапнуть побольше. А я, дурак, тебе верил... Не скажу, чтобы очень, но на поводу у тебя шел... Внимал легендам и мифам об обреченных на гниение фондированных материалах, о контейнерах, якобы потерявшихся и запоздало, когда уже списаны, обнаружившихся... Многому другому. Врал ты искусно, доказательства приводил идеальные, аргументы конъюнктурные, хотя, начни я оправдываться ими перед коллегией по уголовным делам, был бы выставлен, как жалкий лгун, оскорбляющий интеллект судей... Короче. Ныне со всеми благими намерениями я очутился коренным в одной упряжке с уголовным сбродом. А в общем-то...
– добавил тихо, - признание твое - не открытие. Фактура любопытна и в чем-то внезапна... Но да что она решает? Тем более под сенью начинаний наших много тебе подобных. Грешат они самодеятельностью и так же сводят между собой счеты. Так что не со новостью ты явился, а с подтверждением известного вывода: надо бежать... Об этом мы уже как-то деликатно друг другу намекали.
– Я отдам тебе деньги. Всю твою долю, - сказал Матерый.
– Все зажуленное?
– перевел Ярославцев.
– Леша, да разве это главное? Жизнь мы с тобой профукали, а ее не компенсировать. Ты как убить-то смог? Ужель и не дрогнул?..
– А просто это, - Матерый поднял на него большие, искренние глаза. Это в первый раз: то в жар, то в озноб... Да и чего оставалось? Не я, так они...
– А почему бы и меня заодно не...
– Думал.
– Матерый опустил голову.
– Но не ты ко мне ведешь, а я к тебе... Несправедливо.
– Гляди, а жизнь-то... страшненькая штука... Быт то есть, - сказал Ярославцев.
– Ну да все равно - спасибо. И тебе я благодарен. Не смалодушничал, не смылся, а пришел и рассказал. Пусть страх тобой двигал, поддержки ты искал, совета, как глубже в ил зарыться, но все же... Совет, кстати, я тебе когда-то дал. В шутку, но ее ты, по-моему, воспринял всерьез... Как, стоит уже домик на морском берегу?
– Хмыкнул.
– Не пахнет там морем, - отрезал Матерый.
– Да? Ну, как бы там ни было, туда не спеши. Паниковать не стоит. Нам надо завершить массу дел.