Кто ответит?
Шрифт:
А через неделю домой к нему пожаловал незнакомец. В скромном, но складном костюме; лицо грубоватое, с крупными чертами; взгляд - сонливо-ироничный...
– Я - отец Марины, - коротко представился он с порога, глядя мимо Алексея и морщась, - словно с каким-то заранее укрепившимся отвращением к собеседнику.
Прошли в комнату.
О родителях Марина не говорила ничего, разве что констатировала их существование, как данность. Алексей тоже разговора о них не заводил, да и не в его характере было допытываться о том, о чем, чувствовал, рассказывать ему не хотели. А она не хотела...
– Зла тебе не желаю, добра тоже, - сказал он, продолжая кривиться гадливо.
– Чего там с Игорем у них вышло, не знаю и знать не хочу. А ты парня подставил, как сволочь...
– С силой сжал кулак.
– Но ладно, забудем, проехали. Теперь так... Они разберутся. Сами, понял? А ты по своей дорожке иди, на чужие не забредай...
– Разберутся?
– спросил Алексей утвердительно, испытывая озноб неудержимой ненависти.
– Да. С гарантией. И еще гарантию тебе дам: пойдешь против меня...
– Уже иду, - сказал Алексей, поднимаясь.
– И если через три секунды не испаришься, ни одна гарантийная мастерская тебя в починку не примет...
Вечером того же дня Алексей Монин, ранее неоднократно судимый, нарядом милиции был препровожден в отделение, где ему сообщили, что задержан он в связи с поступившим заявлением гражданина Кузохина Игоря Мартыновича, студента, в отношении которого им, Мониным, совершены злостные хулиганские действия.
Через трое суток, дав подписку о невыезде, Алексей вернулся домой. Не заходя в комнату, из прихожей, где висел приколоченный к обшарпанной стене коммунальный телефон, позвонил Марине. Отозвалась не она, а ее милицейский папа.
– А!
– сказал папа с радостным удивлением.
– Вот и хулиган объявился... Ну, как настроение, хулиган?
– И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Могу тебе, кстати, его, настроение-то, поднять: заявление свое гражданин Кузохин согласен забрать обратно... Согласен, понял? Марину позвать? Что ж...
– Голос зазвучал глуше: - Иди, дочка, тебя...
– Леша...
– донеслось на каком-то прерывистом всхлипе, - я...
– Она замолчала, видимо, дожидаясь, когда выйдет из комнаты отец.
– Леша, милый... пойми меня правильно: все сложилось очень непросто... Мы должны забыть... то, что было... Должны.
– Как?!
– вырвалось у него с болью и недоумением.
– Да. Должны!
– на выдохе повторила она.
– Ты... за меня, что ль, боишься?
– Он внезапно даже обрадовался такому своему предположению.
– Да отобьемся, не дрейфь, чего там...
– Я не хочу и не буду тебе объяснять, но... Мы квиты с ним, с Игорем... Мы...
– Да скажи толком!
– перебил он с яростью.
– Мы, вы...
– У нас не выйдет с тобой, Леша, - тихо произнесла она.
– Не выйдет... Отец... ну... он прав.
Он мог бы еще расспрашивать, выяснять причины, подоплеку ее слов, всякое разное, но делать этого на стал. Скука обморочная одолела и усталость.
Повесил захватанную жирными пальцами коммунальных хозяек трубку на вилку рычага, ковырнул пальцем рассеянно лоскут облезлых обоев, исписанных телефонными номерами, и отправился в свою комнату.
“То ли я рехнулся, то ли она...
– размышлялось лениво и равнодушно, будто бы о чем-то мимолетном и давнем, уже навсегда и ничего в судьбе не решавшем.
– То ли папаша-чародей накудесничал... А может, гражданин Кузохин свой козырь про запас имел... Тьфу ты, бывает же...”
Вспоминалось с апатией: сегодня надо идти на завод... Ударным трудом отстаивать свое право на пребывание в обществе. И следом стены КПЗ вспомнились: бетонные, в рябчатых потеках масляной краски... Неотступно знакомые. Во всех КПЗ, что ли, они такие? Э, осенило, да на заводе же в раздевалке - точь-в-точь... А он-то все соображал: откуда они, словно бы недавние, или из сна, или из яви, в суете промелькнувшей?
Нет, идти на завод не мог. Просто не мог. И объяснений тому не находил - вздор, да и только. На себя же злился и взвинчивался, а все равно знал в глубине убежденно: не пойдет!
Отправился к Коле-Мамонту.
Коля как раз садился за завтрак: пол-литра, шпроты, головка чеснока, лук и - почему-то - ананас.
Выслушав Алексея, Коля, аппетитно чавкая, пустился в комментарии.
– Насчет меня, значит, ни гу-гу?
– уточнял он, подцепляя вилкой со дна консервной банки масляное рыбное крошево.
– Ну, ясен Божий мир: пугнуть тебя хотели, матч-реванш... А баба - скуксилась, матрешка. С другой стороны, - дополнил он глубокомысленно, -там - семейка... С традициями, усекаешь? И расклады там, Леха, темные, навроде как в зоне, пока самолично не прокантуешься, хрен до чего допрешь. А вдруг и сломал ее батя, как нас ломает, да и девка - кость хрупка...
– Как бы вот я не сломался...
– неохотно произнес Алексей.
– На работу вроде как надо, а ноги, вишь, не идут... Ну никак!
– А это, как против проклятой лечение, завод твой...
– Коля кивнул на бутылку, финкой полосуя ананас.
– Вот я однажды... хоть и на воле, а год трезвенником, с ампулой, бродил, деньги откладывал; все, думал, завязка мертвая, скоро миллионером буду, верняк. А поди ж ты - пошел раскрут, да еще настроение... и хлебнул! С ампулой. Откачали. А уж как откачали, ради чего дальше страдать?.. Понеслось!
– Он обреченно вздохнул.
– Бери овощ, закусон богов... Так и ты. Да и сдалось тебе в фраерах околачиваться?.. Не твое. Мука одна.
– Выходит, так и шататься?
– испытующе прищурился Алексей.
– Между делом воровским и зоной?
– А ты стоящие дела поднимай.
– Коля с прилежным сопением обгладывал ананасную корку.
– Чтоб было за что в зону! Чтобы и там такую же овощ трескать!
– Бросил корку на стол.
– И не на пустое место вернуться. Вот пришьют вашему благородию со дня на день хулиганку, типун мне... Ну, куда после денешься? Ни шиша в кармане, кирза, телогрей да волчий билет... А?
– Отобьемся, - сказал Алексей.
– Не стращай пуганого.