Кто правит бал
Шрифт:
— И это все?
— Честно говоря, да. Но не количество важно — качество. Хотя, если наши ряды удвоятся…
— Что ж. Ждите. Берегите место.
— Погодите! — Он хотел договориться о месте встречи, но она уже повесила трубку. Вот же ж блин! Не хватало только, чтобы Качалова явилась сюда собственной персоной. А с другой стороны — она же родственница. А, черт с ним со всем! С земли не сгонят, дальше фронта не пошлют.
Он причесался, слил последнюю стопку обратно в бутылку — уникальный случай, — еще раз посмотрелся в зеркало и отпер дверь кабинета.
— Маргарита, сделай кофе, пожалуйста. На убой.
Кофе успел подействовать, и к моменту появления Качаловой Турецкий в целом выглядел как огурчик, особенно учитывая недавнее сумеречное состояние души, накладывающее на внешний вид отпечаток какой-то измятости изнутри, сравнимый лишь со следами вчерашней пол-литры в хорошую жару. На Маргариту роскошная визитерша, казалось, произвела значительно большее впечатление, чем на самого Турецкого. «Зря завидуешь, девка, — мелькнула у него мысль, — ты ж моложе». А может, и не зря… Неизвестно, будет ли у Маргариты в жизни возможность уделять себе, любимой, столько внимания и денег? Нет, скорее всего…
— Ведите меня в кабинет, господин следователь, — потребовала Качалова, которой надоело стоять в коридоре.
— Может, вам еще кофе? — предложила Маргарита, слегка покраснев.
— Куда, еще во мне тот стоит. — Турецкий препроводил посетительницу к себе и, прежде чем закрыть дверь, напутствовал стажерку: — Режим доступа — прежний, даже усугубленный, короче, всех на фиг, меня нет.
— Н-да, — сказала Качалова, оглядевшись, — значит, вы, Саша, тут работаете?
— И не только, — обиделся Турецкий за свой кабинет. — Переходим на ты. — Он по-хозяйски, не спеша открыл сейф, вернул к жизни бутылку «Юбилейного».
— Переходим на ты…
— За красоту, за развитие близких родственных связей, за милых дам. До дна! («И за продолжение человеческого рода!» — добавил про себя Турецкий.)
— За то, чтобы чикагские «Капс» победили в бейсбольном чемпионате… — ответила, давясь от смеха, Качалова.
— Что это значит?
Вера продолжала хохотать, она даже расплескала пару капель на себя от смеха.
— Вам… то есть тебе, понравится! Выпью больше — расскажу.
«Ха, выпью больше», — подумал Турецкий, тоскливо поглядывая на жалкие остатки «Юбилейного». А ведь больше нет. Не Маргариту же посылать. Эх, вот со Славкой было бы все просто. Правда, у Качаловой есть свои несомненные преимущества, вернее, достоинства… Вспомнив про Грязнова, Турецкий опять загрустил, в голове снова зашумело, даже прекрасная гостья, о которой он мечтал всего полчаса назад как о чем-то возвышенном и несбыточном, не очень-то радовала его.
— Саша, что-то случилось? — участливо спросила Вера.
«На воздух! — подумал Турецкий. — Не то меня сейчас развезет, о продолжении рода тогда можно и не мечтать».
— Надо сменить обстановку. Ты права, это все, — он обвел рукой вокруг, — слишком обыденно, тоску нагоняет, по крайней мере на меня. В общем, нужно сменить обстановку.
— С удовольствием, если тебе и вправду станет лучше.
— Ты сомневаешься?
— Да, если честно.
— Почему, можно поинтересоваться?
— То, что тебя гложет, — внутри тебя самого.
«В самую точку», — усмехнулся про себя Турецкий, он как раз ощутил острое желание сходить по нужде.
Призвав на помощь всю мощь своего кошелька, Турецкий затащил Веру в ресторан «Белое солнце пустыни». Впрочем, кто кого тащил еще вопрос. Всякими ухищрениями он влил в нее почти стакан коньяка, сам при этом безбожно подхалтуривая. В итоге они очень скоро не вязали лыка в равной мере, и хотя Турецкий подозревал в своей спутнице тщательно скрываемую трезвость, но доказать этого не мог…
— Ты знаеш-ш-шь, что так-кое Фроловский, Саша? Ну, ответь мне, знаешь?
— Не знаю ничего, — насторожился Турецкий.
— Неправда! Извини… Хоть что-то знаешь?
— Он премьер, и еще твой муж. — Тема разговора ему откровенно не нравилась.
— Он пива не пьет. Говорит: «Как можно его пить, оно же такое горькое?!»
Да, совсем плохо дело с этим Фроловским. А я чего напрягся? Везде, блин, шпионы чудятся. Турецкий с удовольствием в очередной раз оглядел Веру — натуральная Мата Хари, или у меня опять паранойя?
— Ты считаешь меня плохим человеком?
— Что за чушь? С чего ты взяла? Ты, по-моему, вообще, выше этого: плохой человек, хороший…
— А кто, по-твоему, мерзавец?
— Да куда ни ткни…
— Слушай, Саша, ты вроде любишь купаться в хорошей компании? — вдруг спросила она совсем другим тоном.
— У тебя есть на примете баня с бассейном?
— Экий ты, Турецкий, наглец, баня! Фонтан!!! Как говорится, если у тебя есть фонтан…
— Еще бы! — с гордостью ответил Турецкий, но она, разумеется, его не поняла.
В «Белом солнце пустыни» было хорошо, на улице стало гораздо хуже: как он ни филонил под конец, выпито было уже больше пол-литра. В фонтан Турецкому не хотелось, но Вера тянула его как локомотив, он едва поспевал за ней, все силы поглощало поддержание гордой осанки и твердого в пределах возможного шага.
Цель их стремительного путешествия выглядела на редкость непрезентабельно. Фонтану от роду было лет сто пятьдесят, и за последний век никто, кроме голубей, о нем не заботился. Жидкость внутри присутствовала, они смогли даже разглядеть следы древнего орнамента на дне. Турецкий расстелил платок, пристроился на парапете и привлек слабо сопротивляющуюся Веру себе на колени. Идея оказалась неудачной — она не доставала ногами до земли и самостоятельно удерживать равновесие не могла, он сидел напряженный, как струна, только бы не опрокинуться назад, в холодную воду. Со стороны полная идиллия, но…