Кто разрешил?

Нечаева Галина

Навсегда в моем сердце поселилось прекрасное имя Зоя. Подаренную тетушкой красивую куклу я сразу назвала Зоей. Вдруг у нас появилась козочка, и я ей дала кличку Зойка. Позже, когда у меня появилась дочь, из родильного дома ее выносила и вручала мужу нянечка Зоя. Бабушку нашей девочки Зои, мать моего мужа Адольфа Митрофановича тоже звали Зоя.

Во время войны мы, первоклассники, как и все другие школьники, готовили воюющим солдатам подарки и отправляли их на фронт. Мне вышить цветок на белом кусочке материи, на носовом платке помогла изобразить розу одна добрая соседка. Ее звали Софьей Львовной. Ее внучка, бойкая, дочь полковника Тамара Соколкина уже побывала в «Артеке» и училась в нашем классе. Что касается вышитого платочка, он вскоре уехал на фронт и «служил» вместе с бойцом, сражаясь с врагами.

Наступал 1944

год

Он ознаменовался тем, что мы побывали на елке во Дворце школьников. С удовольствием я прокатилась по гладкой фанерной горке. Единственный раз я поверила в живого, жутко костлявого Кощея, который хотел меня обнять и утащить в какое-то неизвестное мне свое царство и запереть в темницу. Я сбежала от него, восхитилась живой до потолка елкой, которая сопровождалась светом огромного прожектора и двигалась к детям, к центру зала. Со всеми вместе я много танцевала и пела, и получила маленькую шоколадку. А еще во Дворце я все время переживала из-за того, что боялась потерять гардеробную бирочку с номером, хранившим, мое зимнее пальто, хотя она была спрятана ни где-нибудь, а в правом валенке. Все обошлось благополучно. Конечно, мне бы было значительно легче, если бы я была тогда знакома с рассказом Зощенко о бирке от шкафчика со своей одеждой, которую во время мойки человек хранил на коленке, и которая не хотела никак на нем держаться.

На школьном новогоднем празднике я была солисткой и исполняла роль белого гуся, а моя подружка Пименова Валя – серого гуся. Мама из белой марли, сложив ее в несколько слоев, сшила платье и украсила его лентой из красного ситца, и мы, впервые, как артистки, пели вместе: "Жили у бабуси два веселых гуся", а потом Валя, показывая на свое сердце, почти шёпотом произносила: "Один – серый", а я также, показывая пальчикам на свое сердце, широко улыбалась, и громко, протяжно произносила: "Другой – белый", и вместе весело каждый раз заканчивали фразу: "Два веселых гуся!"

Что касается праздничного дня, на который мы вместе с мамой были приглашены нашими знакомыми и то, что елка была у них не большая, но очень яркая и красивая, и стол, покрытый белой скатертью, был огромный, на нем красовались яблоки, апельсины, мандарины, пирожное, мое любимое козье молоко. Взрослые и дети много пели и танцевали вальсы, польки, краковяк. Хозяйка девочкам преподнесла подарки. Это были на красивых тесемках синие шерстяные сумочки с вышитыми васильками и малюсенькими куколками-матрешками. Вечером мы вежливо попрощались, поблагодарили хозяев за праздник и ушли. Папа в эту пору был уже на Украине и с утра до позднего вечера восстанавливал харьковский аэропорт, его деревянную часть: топором делал все двери, а их было много, рамы для окон, сооружал крылечки, выстилал полы, укреплял чердаки и подвалы, как самого аэровокзала, также и других нужных хозяйственных построек, Три года он занимался своим любимым делом. восстанавливая аэропорты в городах – Донецк, Днепропетровск и Запорожье. Недавно я плакала, потому что хозяева-варвары «самостийной» Украины бомбили, разрушали аэропорты, которые, полсущества, были созданы посиневшими от напряженной работы плотника, непрерывно длившееся не больше и не меньше четырехсот двадцати трудовых полусуток. Плача, я в 2014-ом году, в возрасте семидесяти лет причитала: «Дорогие мои вокзалы! Солнечные мои военные летчики сороковых годов! Счастливое мое детство! Почему бесповоротно не могут исчезнуть проклятые фашисты?»

Украина

В марте 1944 года из Донецка, с папиной работы приехал добрый человек, которому было приказано правительством привести с Урала на Украину жен и детей восстановителей четырех аэропортов тех городов, которые уже освобождены от гитлеровцев. Мамы собрали вещи. Аэропортовская машина доставила нас, семь мам и восемь детей, на вокзал. Вскоре подошел товарный поезд, мы спокойно разместившись в товарном вагоне, поехали в Москву. По пути мы долго стояли в Казани. Мамы принесли кипяченую воду, купили три жирненьких курочки.

В Москве мы расстелили свои пуховые матрацы и спали на них, на полу, возле каменных ног памятника здравствующему тогда «великому вождю всех народов."

Однажды вся наша компания пришла в смятение, когда одна мама где-то достала молоко, целых два литра молока и пятилетнему сыну велела,

на зависть всем другим, пить из бидона. Держа его слабыми ручонками, он вдруг закашлял и бидон уронил на грязный пол. Мать кулаком ударила его по голове и, выкрикивая кошмарные слова, велела сыну слизать с пола все молоко. Мы все остолбенели. Никто не посмел заступиться за ребенка, который после коварной процедуры крепко заснул и во сне несколько раз истошно кричал, соскакивал и, казалось, падал без чувств.

Наше настроение поднялось только тогда, когда мы, дети, оказались в метро. Движение вверх и вниз, переходы и пересадки самооткрывающиеся двери, красота и блеск захватили все наши чувства и, конечно, остались сказкой в нашей памяти. "Москва! Москва!" – шепчем мы до сих пор и готовы в любую минуту отправиться в самую дальнюю дорогу!

На пассажирском поезде мы успешно добрались до города Донецка, где предстояло прожить полгода. Встречая нас, папа сначала вытащил меня, сестру и маму из кабины грузовика, потом – все наши вещи, обнял нас, расцеловал и, подняв руку, протянул ее вперед, показал на большой светлый каменный дом и сказал: "Тут все вместе теперь мы будем жить!" Он открыл дверь, мы вошли в очень темное помещение. Окна были плотно забиты досками. Пятилетняя сестра испугалась темноты и закричала: "Я боюсь, увезите меня обратно домой! «и выбежала на улицу. А папа взял ее левой рукой за ее правую руку, а своей левой прихватил топор. Они оба вышли на улицу. Он быстро отодрал доски с окон, не пропускавшие в дом свет. Солнечные лучи стремительно скользнули по стенам огромной высокой комнаты, и мы увидели на полу кучу, состоявшую из одиннадцати арбузов. «Все это я дарю вам, мои дамочки!"

Мы с мамой, оказавшись на Украине, занимались полезными и интересными делами. Она переделывала, подгоняя по размеру, летчикам их рабочую форму, а я решала составляемые папой задачи по математике с нуля и включительно начала алгебры, а также вязала кукле платье, вышивала крестиком и гладью украинские узоры на своей блузке с короткими рукавчиками-фонариками, которые носила ее и на Украине, и позже – на Урале, где я долго горевала о прекрасных просторах, о жаворонке в небе, о замечательных песнях, о высоких ножках голов подсолнухов и молочной молодой кукурузе, о героических летчиках, об оврагах, об одной маленькой деревне, что стояла на берегу бушующего Днепра, волны которого расшибались о каменные пороги, и о большом поселке, называвшемся Старыми Кайдаками, где в то время, после недавних сражений с фашистами вновь появились птицы и насекомые, заблеяли козы, замычали коровы, запели роскошные петухи и заволновалась куры-наседки. В самом прекрасном краю, из тех, которые мне тогда были знакомы, я увезла новые для себя стихи, истории, чуточку захватывающего дух языка, украинского, бесшабашного гопака и целый венок с десятком разноцветных лент, образно завершающих первое мое грандиозное дальнее путешествие.

Концерт в Днепропетровске и Витя Черевичкин

Донецк 1944 года запомнился пустынным, с горами соли и угля, маленьким поселком с болотом, и громко квакающими лягушками. Дни состояли из детских игр на улице и в доме. Папа сделал воздушного змея и с нами гонял его светлыми вечерами. Он приносил газеты с аэропорта и велел читать, хотя мне тогда в них еще не было ничего понятного. Буквы были мелкие, не как в букваре, они заставляли меня плакать. Мне становилось грустно-прегрустно. Я вспоминала любимую учительницу Анну Ивановну и все время спрашивала у мамы, не приедет ли она сюда, в гости к нам. Много позже, получив высшее филологическое образование, обручая детей и студентов, я, как и она, старалась быть всегда снисходительной и улыбчивой. Я не сердилась ни на детей, ни на юношество.

Осенью нас «перебросили» в поселок при аэропорте города Днепропетровска. Как-то мы и наши мамы побывали в этом городе на концерте в большом зале, где мне понравился мальчик, высоким голосом исполнявший песню про своих голубей, в которых стреляли фашисты. Русский мальчик, четырнадцатилетний Витя Черевичкин, плача, умолял птиц скорее улететь подальше в облачную высь и остаться живыми. Умные голуби поднялись высоко и скрылись за горизонтом. За спасение птиц фашисты расправились с пацаном. Они убили его. Позже, когда мы вернулись на Урал, я пошла смотреть кинофильм "Молодая гвардия" про девчонок и мальчишек – героев Великой отечественной войны и вспомнила того паренька, который погиб, спасая своих голубей, героически погиб от рук фашистов, как и Олег Кошевой со своими друзьями, которые отстаивали независимость нашей страны.