Кто развязал Вторую Мировую? Настоящие «поджигатели войны»

Усовский Александр Валерьевич

* * *

А ведь за две недели до начала боев Гальдер записал в дневнике оптимистическую оценку Гитлером времени, необходимого для победы над Польшей: «Необходимо, чтобы мы в Польше достигли успехов в ближайшее время. Через 8 — 14 дней всему миру должно быть ясно, что Польша находится под угрозой катастрофы. Сами операции, естественно, могут продлиться дольше (6 — 8 недель)».

Наивный военный профессионал! Какие «6—8 недель»! Столько ждать не пришлось, уже 10 сентября Гальдер записал в своем дневнике, выделив шрифтом: «Успехи войск баснословны». Нельзя даже сказать, что немцы разгромили польскую армию; они этого просто не успели сделать. Ибо с бегством командования польская армия перестала быть армией, превратившись в миллион вооруженных мужчин, бесцельно слоняющихся по Польше, — и никаких осмысленных действий по сопротивлению немецкому нашествию просто не смогла предпринять. Немцы разбивали попавшиеся им на пути польские дивизии, в то время как другие польские дивизии, не подвергшиеся удару, ждали с моря погоды «с винтовкой у ноги».

Политическая география была в пользу немцев — очертания немецко-польской границы, которая на обоих флангах (на севере и юге) глубоко уходила на восток, охватывая полукольцом западную половину Польши, позволяли запланировать один удар с севера, вдоль Вислы, второй — с юга, западнее Кракова, на Варшаву. И где-нибудь в районе Ловима соединить танковые клинья и этим окружить польские армии в западной части Польши.

Уже через три дня наступления первоначальный стратегический немецкий план безнадежно сломался — но не потому, что встретил ожесточенное сопротивление польских войск. Он рухнул совсем по другой причине.

Немцам этот план сорвало польское Верховное командование. Оно фактически утратило волю к сопротивлению, уже на третий-четвертый день войны прекратив руководить войсками, в результате чего польские части оказались предоставленными сами себе. Какие-то полки и дивизии ожесточенно сражались, какие-то пребывали в напряженном ожидании приказов вышестоящего командования (которые, если и приходили, безнадежно запаздывали), какие-то разваливались при первом же столкновении с немецкими разведгруппами — но армия уже к исходу 10 сентября перестала быть армией, и многие части начали хаотичный отход на восток, за Вислу. Что заставило немцев стремительно корректировать первоначальные планы своего наступления — для того, чтобы довершить разгром польских частей уже на правом берегу Вислы.

Среди рядовых и младших офицеров польской армии постоянное отступление (зачастую даже без огневого контакта с наступающим где-то за горизонтом врагом) вызывало массовые разговоры о предательстве и измене. Целые дивизии Войска Польского в конце этой действительно странной войны капитулировали, не успев сделать по врагу ни одного выстрела! Горечь отступления по родной земле, укоризненные взгляды бросаемого на произвол судьбы населения, полное непонимание обстановки — все это в конце концов привело к «битве на Бзуре» — сражению столь же бессмысленному, сколь и героическому, по своему нравственному накалу равноценному подвигу крейсера «Варяг». Армия «Познань» и части армии «Поможе», сойдясь в безнадежной битве с 8-й немецкой армией, доказали немцам, что польский солдат способен геройски умереть — увы, польское Верховное командование доказало всему миру, что способно лишь трусливо бежать.

* * *

К 6 сентября перед 10-й немецкой армией уже не существовало организованного польского фронта. Немецкие подвижные войска устремились по всем дорогам к северо-востоку, на Раву-Мазовецкую и Радом. Дальнейшую задачу моторизованных корпусов штаб 10-й армии рассматривает как преследование разбитого врага и 6 сентября отдает приказ:«Противник находится в полном отступлении к Висле южнее Варшавы. Варшава будет очищена. 10-я армия беспощадно преследует отступающего противника и прорывается на линию Вислы: Пулавы — Гура Калъвария. Чтобы преградить противнику переход через Вислу, будут созданы три группы преследования: справа 15-й моторизованный корпус, в середине 14-й моторизованный корпус, слева 16-й моторизованный корпус...» Понятие «армейский авангард», введенное 4 сентября по отношению к 16-му моторизованному корпусу, заменяется понятием «группы преследования» — ибо польские войска, фактически прекратив сопротивление, начали хаотичный отход на юго-восток, пытаясь выполнить приказ своего главкома.

Польский фронт на юге окончательно рушился.

14-я немецкая армия достигла подвижными частями реки Дунаец у Тарнува. 8-я армия приближалась к Лодзи и верховьям Бзуры, где вскоре разыгралось еще одно кровопролитное сражение. Но это сражение уже ни на что не влияло — катастрофа польской армии становилась неизбежной.

Представитель французской армии при польском Генштабе, незнакомый с хитромудрой политикой своих вождей, 10 сентября доложил в Париж, что «здесь царит полнейший хаос. Главное польское командование почти не имеет связи с воюющими армиями и крупными частями.... Не имеет ровно никакой информации о продвижении неприятеля и даже о положении своих собственных войск информировано очень неполно или вовсе не информировано. Генеральный штаб распался на две части... Польская армия собственно была разгромлена в первые же дни».

* * *

Эта война, несмотря на ее неприлично короткий характер, полна мифами, сварганенными польскими послевоенными «Мюнхгаузенами» и битыми в России немецкими генералами. Первые писали о героизме польской армии, о подвигах, о величии духа, вторые — о вопиющих глупостях, сотворенных за несколько дней этой войны Войском Польским.

К числу последних, безусловно, относятся конные атаки польской кавалерии, которые на фоне тогдашней «войны моторов» воспринимались как романтический анахронизм и породили известную легенду о храбрых, но безрассудных уланах, бросавшихся с пиками и саблями на немецкие танки. Созданию этого мифа немало способствовал генерал Гудериан, изо всех сил популяризировавший «природную дикость» поляков, пытавшихся подобными архаичными методами бороться с могучей машиной — творением военного и технического гения германского народа.

Да, было дело — в кровавом сентябре 1939 года польская кавалерия действительно совершила по крайней мере шесть атак в конном строю. Однако только две из них характеризовались наличием на поле боя немецких бронеавтомобилей (Гсентября под Кроянтами) и танков (19 сентября при Вульке Венгловой), причем в обоих эпизодах бронетанковая техника не была целью атаки кавалерии. Да и вообще в польской кавалерии конная атака (szarza) была скорее исключительным видом боя — устав предписывал коннице перед боем спешиваться. Инициатива конных атак 39-го года исходила, как правило, от самих командиров кавалерийских частей и подразделений, а в одном случае (под Калушином) польский эскадрон атаковал подобным образом вследствие неправильно понятого приказа старшего начальника.

На самом же деле бравые польские уланы в это время все чаще вместо «ура» кричали знаменитое «Панове, уцекай!». Этот бодрый клич появился сразу же после того, как они убедились, что у еще недавно доведенной западными союзниками до нищеты и экономического коллапса Германии оказалось «столько железа» (для танков), что они вполне смогут доехать на нем до Смоленска.

Может быть, польская армия и сражалась бы беззаветно, мужественно и до последнего солдата. Может быть, уланы и стрелки грудью бы стояли против немецких танков. Все может быть — но в этой битве не было бы уже никакого смысла.

Потому что (цитирую Типпельскирха): «Когда польское правительство поняло, что приближается его конец, оно 6 сентября бежало из Варшавы в Люблин, оттуда оно выехало 9 сентября в Креме-нец, а 13 сентября — в Залещики — городу самой румынской границы. 16 сентября польское правительство перешло граничу. Народ и армия, которая в то время еще вела последние ожесточенные бои, были брошены на произвол судьбы» (Курт фон Типпельскирх. «История Второй мировой войны», т. 1, с. 23-25).