Кто сеет ветер
Шрифт:
Дверь распахнулась, и в комнату вошел в роговых очках и пальто, с надвинутой на лоб фетровой мокрой шляпой барон Окура. Увидев Онэ и Ярцева, он слегка сморщился, видимо неприятно разочарованный в своих расчетах застать Эрну одну, но совершенно не смутился. Сконфузилась и растерялась сама хозяйка, которая смотрела теперь на незваного гостя полная смутного беспокойства и даже страха, не зная, чем объяснить внезапное и странное его появление в этой комнате.
— Окура-сан!.. Зачем вы пришли? — воскликнула она, вставая ему навстречу.
Барон снял очки и быстро протер
— Меня очень беспокоит вашё здоровье, — ответил он, бесцеремонно снимая пальто и оглядывая девушку как-то сбоку, точно дивясь, что находит ее на ногах, здоровой и даже похорошевшей.
Онэ бросил на вошедшего быстрый взгляд и, повернувшись к нему спиной, хладнокровно сказал:
— Барон Окура!.. О, я тогда немножко пойду в ту комнату. Так что беседовать, как товарищи, с фашистом трудно, — не идет мягко сердце.
Он отодвинул со стуком сйодзи [12] и тут же закрыл их, отделившись от ненавистного ему человека тонкой деревянной стеной. Ярцев молча, накинул на плечи пальто и вышел через балкон в сад, на ходу чиркнув спичкой.
— Надеюсь, у них объяснений не больше, чем на одну папиросу, — пробормотал он, ревниво оглядываясь на затемненные влажными стеклами силуэты и нервно закуривая.
Окура повесил пальто и шляпу на гвоздь, видимо несколько удивленный отсутствием вешалки. Чикара, насупясь, отошел к окну, поглядывая оттуда смущенно и неприязненно на барона. Эрна, входя в роль любезной хозяйки и уже заглушив в себе чувство первой неловкости, придвинула гостю кресло.
12
Сйодзи — наружные раздвижные стены из плотной бумаги, натянутой на рамы.
— Сюда, пожалуйста, ближе к углям. Сегодня очень прохладно… Вы получили мое письмо и деньги?
— О да, еще месяц назад. Но я должен был спешно ехать в Манчжоу-Го и потому не мог вас искать. Теперь я хочу отдать вам деньги обратно и продолжать наши чтения. Я не могу остаться без русских занятий…
Он сказал это властным спокойным тоном. По его взгляду Эрна поняла сразу, что Окура приехал с твердым: намерением переубедить ее. И, торопясь скорее выяснить все, с досадой проговорила:
— Но я же писала вам, что отказываюсь окончательно. У меня плохое здоровье. Я очень устала.
— О, это скоро пройдет, — возразил он развязно, — Я буду ждать и платить вам деньги. Вы мне очень нужны.
Эрна нетерпеливо поморщилась.
— Нет-нет, я отказываюсь, — перебила она решительно. — Вопрос не только в усталости. Скоро я уезжаю из Японии совсем.
Барон Окура сделал короткое резкое движение локтем и посмотрел ей прямо в глаза — настойчиво, не мигая, как будто желая сломить ее волю своей. Но голос его прозвучал очень мягко, даже просительно:
— Зачем вам ехать отсюда? Вы же наполовину японка!.. Я могу предложить вам другую работу. Это большое культурное дело для пользы не маленьких, низких классов, а всего человечества и вашей родины тоже. Белые не должны угнетать азиатов. Япония в этом поможет Ост-Индии… Вы мне не верите, не понимаете?… О, я объясню вам подробно, но только наедине. Вышлите прежде боя. — Он повернулся к окну и сделал пренебрежительный жест в сторону Чикары: — Эй, ты… пошел вон!
Чикара, внимательно слушавший каждое слово большого, очкастого, неприятного ему человека, от этой фразы и жеста вдруг покраснел, как угли в хибати. Он шагнул от окна к барону, точно намереваясь его ударить.
— Ну, не маши!.. — крикнул он, возбужденно сжав кулаки и вздрагивая от гнева. — Папа мой сам тебя вышлет!.. Ч е р е п а х а!
Но тут с бароном произошло что-то дикое. Он вскочил с кресла в ярости, с налитыми кровью глазами, побагровевший, смертельно ужаленный древним китайским ругательством, приравнявшим его, потомка сьогунов, к безобразному колченогому гаду. Он прыгнул к мальчику, схватил его грубо за плечи и несколько раз с силой встряхнул.,
— Что?… Что ты сказал? — крикнул он, задыхаясь от гнева.
Мальчик, ошеломленный его бурным натиском, но совершенно не обнаруживая страха, ответил запальчиво:
— Черепаха!.. Фашист!.. Не смей меня трогать!
Эрна повелительно крикнула:
— Окура-сан, сейчас же пустите!
Барон Окура, не зная, как сорвать злость и обиду, продолжал трясти мальчика за плечи, взволнованно бормоча:
— Нет, что ты сказал?… Как ты смел?
Сйодзи раздвинулись, и в комнату вошел Онэ. Спокойный и тихий, он сделал несколько ровных шагов навстречу барону и, улыбнувшись, но в то же время чуть побледнев, вежливо произнес:
— Пустите моего мальчика!
Окура, все еще не придя в себя, не разжимая сведенных на курточке пальцев, с хриплой угрозой выдохнул:
— Я его из Японии выброшу!.. Что он сказал?
— Это мой сын. Что сказал он — сказал я. Покорно прошу пустить! — проговорил Онэ так же учтиво.
Он протянул медленно руку к скрюченным пальцам барона, готовый разжать их силой, тихий и непреклонный, как первое дыхание тайфуна.
Барон Окура невольно разжал кулаки, попятившись суетливо к креслу и помрачнев от нового приступа ярости. Казалось, сейчас случится нечто страшное: рука барона уже скользнула в карман за револьвером. Но впереди журналиста и мальчика разгневанно встала Эрна, смотря Окуре прямо в лицо.
— На маленького!.. Как вам не стыдно? — произнесла она с досадливым возмущением, язвительно подняв брови.
Барон невольно смутился. Онэ, отходя с сыном в сторону, громко сказал:
— Такие люди привыкли слабых…
— Что-о? — оглянулся Окура, грозно насупясь.
— Не смейте ссориться! — топнула ногой Эрна, гневно повысив голос. — Окура-сан, я вам приказываю извиниться. Вы показали себя отвратительным. Могли изуродовать мальчика.
Барон угрюмо опустил голову.