Кто следующий?
Шрифт:
— В чем дело, Билл?
— Мы должны поговорить с вами, господин президент.
— О делах Энди Би, не так ли?
Саттертвайту не удалось скрыть легкую улыбку.
— Вы давно узнали?
— Несколько часов назад. У меня везде есть свои уши — вам, как никому другому следовало знать это. — Взгляд президента мельком скользнул по лицу Лайма: безусловно, ему хотелось знать, что делает здесь Лайм, почему он пришел с Саттертвайтом. Но его внимание быстро переключилось на Саттертвайта.
— Я полагаю, для меня настал подходящий момент произнести небольшой экспромт на тему «И ты, Брут».
— Это был я.
Брюстер кивнул. Его крупная голова слегка качнулась, глаза по очереди перебегали с Лайма на Саттертвайта. Лайм ощущал исходящую от него силу и с трудом выдержал его пристальный взгляд.
Брюстер сказал:
— Ну а теперь, я думаю, вы готовы объяснить мне все причины, по которым я должен отойти в сторону и уступить Энди Би.
Ход их диалога мало интересовал Лайма. Он устал и к тому же никогда не был политиком, оставаясь вне поля игры. Он только наблюдал и ждал своей очереди.
Президент произнес:
— Я догадываюсь, что вы позволили Фицу Гранту перетянуть вас на его сторону.
— Фиц считает, что вы собираетесь расправиться с тысячами радикалов.
— Возможно, мне приходила в голову эта мысль. Это вполне человеческая реакция, Билл.
— А сейчас?
— Я по-прежнему думаю об этом.
— Это может стать ошибкой, от которой страна никогда не оправится.
— Вполне вероятно, — ответил президент, — но не по той причине, о которой ты думаешь.
— Не по той?
— С ними надо расправиться, Билл. Видит Бог, это необходимо. Если мы не можем отстоять свой авторитет и подавить негодяев, которые хотят уничтожить нас… Господи, если вы не хотите бороться, вы обречены на поражение. Но я попал в ловушку, и мне следовало это предвидеть. Я выступал против Уэнди Холландера, отстаивая умеренность и терпимость. Если я развернусь на 180. градусов и расправлюсь с радикалами так, как они того заслуживают, с меня спустят шкуру. — Кривая улыбка и быстрый взмах руки. — Я загнан в угол, не так ли?
— Фиц Грант действительно говорил нечто подобное. Ваше положение напоминает Джонсона, если сравнить Холландера с Голдуотером.
— Прекрасно. Но это не то, о чем вы хотели поговорить. Не так ли?
— Существуют причины, — ответил Саттертвайт, и Лайм почувствовал мучительную горечь в его голосе, — по которым вы должны отойти в сторону и поддержать выдвижение Би.
— Каковы же они?
— Их несколько. С одной стороны, юридическая обоснованность. Я не буду вдаваться в детали, но мы абсолютно убеждены, что у Уэнди Холландера есть повод оспорить правильность ваших действий, если оставить все как есть. Он может заявить, что по закону он стал новоизбранным президентом с момента смерти Милтона Люка, и поправка, которую вы протащили через конгресс, пустой звук, поскольку закон не имеет обратной силы.
— Ему потребуется чертовски много времени, чтобы сообразить это.
— Господин президент, эта тяжба с ним разорвет страну.
— Он может попытаться, но я готов поспорить относительно результата.
— Прекрасно. А теперь представьте, насколько шатким окажется ваше положение перед публикой. Они будут называть вас деспотом, диктатором и еще дюжиной имен. Они заявят, что вы попрали Конституцию и волю избирателей. Они будут требовать вашей отставки — фактически, и я не стал бы закрывать на это глаза, не только ультра-левые, но и лагерь Холландера уже начали подготовку к требованию импичмента.
— Они далеко не продвинутся.
— Они могут зайти достаточно далеко, чтобы вызвать массовое помешательство. Вы что, хотите, чтобы на улицах выросли баррикады?
— Вы предсказываете гражданскую войну. Это фантастика.
— Нет. Господин президент, я так не думаю. Поскольку ваша оппозиция будет иметь на вооружении факт, против которого вы бессильны. — Саттертвайт повернулся к Лайму. — Дэвид, я хочу, чтобы вы рассказали президенту, что именно произошло с Клиффордом Фэрли.
Президент впервые был захвачен врасплох. Лайм видел это: он пристально наблюдал за Брюстером.
Лайм рассказал все по порядку.
— Вы можете назвать это несчастным случаем, — подвел он итог, — но как бы вы ни объяснили это, он был убит агентами американского правительства, а не похитителями.
— Да, но…
— В комнате находилось полдюжины снайперов, когда была выпущена эта пуля, господин президент. Около двадцати человек стояло рядом, когда врач объявил о своем заключении. Мы изолировали их от внешнего мира, но так не может продолжаться вечно. При таком количестве людей, посвященных в тайну, правда выплывет наружу.
Саттертвайт поднял руку ладонью вниз. Функция Лайма была выполнена, и он передал ход Саттертвайту.
— Они заявят, что мы сделали это намеренно. Они будут вопить, что Фэрли был вам нужен мертвым, чтобы сохранить за собой должность.
Президент поднялся.
— Билл, вам не следовало приходить в кабинет президента Соединенных Штатов с дешевой попыткой шантажа. Во имя…
— Нет, сэр. Вы не поняли. Дэвид и я не угрожаем вам. Если обвинения будут предъявлены — а они будут, поверьте мне, — мы оба до конца будем стоять за вас. Я говорю абсолютную правду. Не забывайте, что Дэвид и я замешаны в этом так же глубоко, как и вы, если не больше. Мы будем вынуждены защищать себя, и, конечно, сделаем это в полную силу. Вы не убивали Фэрли. Его никто не убивал. Это была роковая случайность, результат нашей недооценки одного факта — того обстоятельства, что Фэрли до такой степени напичкан наркотиками.
Саттертвайт сделал прерывистый вдох.
— Но кто этому поверит, господин президент?
Лицо Брюстера стало красным от прихлынувшей крови.
— Я не люблю, когда меня запугивают, Билл. Дурацкие слухи и предположения существовали всегда.
— Но не такие.
— Может быть, ты забыл обвинения против Линдона Джонсона после покушения на Кеннеди?
— Это не одно и то же, господин президент. Кеннеди не был убит известным агентом администрации. Джонсон не находился в положении только что проигравшего выборы мертвому. И если вы позволите мне предельно откровенно высказаться относительно Джонсона, он не имел такого количества врагов ?которые окружают в настоящий момент вас. Холландер справа, почти все левое крыло и бесформенная масса колеблющихся в центре.