Кто такая Айн Рэнд?
Шрифт:
Ферн Браун вспоминала, что Рэнд не проявляла особого интереса к семейным трапезам или к еде как таковой – хотя сама Рэнд позднее говорила, что была постоянно голодна, когда приехала в Америку, где у нее впервые за много лет появилась возможность есть столько, сколько хочется. Она очень мало разговаривала со взрослыми членами семьи и, что особенно удивляло, очень редко упоминала свою собственную семью или политическую обстановку в Ленинграде. Она практически не говорила на эти темы, если ее не спрашивали. Но даже если спрашивали – Айн отвечала односложными предложениями, так, словно эта тема ее совсем не интересовала.
Конечно, это не означало, что ее нисколько не заботит благополучие родителей и сестер. В течение следующих десяти лет она часто писала им, посылая своей сестре Наташе ноты американской музыки, Норе – одежду и кинематографические сувениры, а матери – американские пролетарские романы для перевода их на русский язык, включая «Американскую трагедию» Теодора Драйзера. Она предприняла по меньшей мере одну попытку вывезти свою семью в Америку. Но «все, о чем она говорила – это то, что она собиралась сделать и кем собиралась стать», – отмечала Минна Голдберг. Другими словами – только о своем будущем. С самого начала ее психологический настрой по отношению к собственному прошлому был таков: не смотри назад. Позднее она сказала, что ни ее национальное происхождение, ни страна, в которой она родилась, не имеют для нее никакого определяющего значения, поскольку все это было случайным, а не сознательно выбранным ее свободной волей. Она была «существом с самостоятельно созданной душой» и гордилась этим.
Что касается Чикаго, то этот город не был похож на Нью-Йорк или Голливуд, и она рассматривала его как временное пристанище («Я не чувствовала, что нахожусь в американском городе», – сухо заметила она впоследствии). Она не знала, что к северу и западу от города располагались скопления знаменитых «домов прерий», спроектированных архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом [2] , который впоследствии послужил прототипом для Говарда Рорка в ее романе «Источник». Не знала Рэнд и того, что чикагский даунтаун усеян зданиями авторства Луиса Салливана, отца небоскребов, который также вдохновил ее на создание одного из героев – учителя Рорка Генри Кэмерона.
2
Американский архитектор-новатор. Оказал огромное влияние на развитие западной архитектуры в первой половине XX века. Создал «органическую архитектуру» и пропагандировал открытый план в архитектуре.
Трескотня пишущей машинки Айн сводила с ума ее чикагских родственников. Она писала каждую ночь, иногда – до самого утра. В Америке ничто не стояло у нее на пути. При всякой возможности она отправлялась в принадлежащий семейству Липски кинотеатр, где по нескольку раз смотрела одни и те же фильмы, запоминая мельчайшие детали актерской и режиссерской работы, сценария и сюжета. За шесть месяцев, проведенных в Чикаго, она посмотрела сто тридцать пять фильмов. Ее английский все еще хромал, и чтение субтитров к кинолентам здорово помогало ей в обучении.
В архивах миграционной службы было записано, что после того, как истечет срок действия ее американской визы, русская гражданка Розенбаум обязана вернуться на родину. Но такого намерения у нее не было. Чтобы поскорее получить визу в Риге, она сказала сотруднику американского консульства, что помолвлена с русским мужчиной, которого очень любит, и к которому обязательно вернется. Правда же состояла в том, что как только родственники матери согласились помочь ей с переездом, она решила, что останется в Америке. Она понимала, что новое драконовское законодательство США, принятое в 1924 году и направленное на противодействие хаотичным волнам иммигрантов из Восточной Европы. В случае, если ей не удастся продлить визу, Рэнд намеревалась пересечь границу с Канадой или Мексикой и дождаться, покуда у нее вновь появится возможность вновь въехать в США по квоте. Это могло занять много лет. Стоуны и Голдберги помогли ей с продлением визы, но – всего на шесть месяцев.
Стоит отметить, впрочем, что в 1960-х она стала знаменитой, благодаря прославлению честности и ответственности как неотъемлемых добродетелей ее героев-капиталистов. «Никто, никогда и никоим образом не должен пытаться подделать реальность», – писала она в своем знаменитом описании нравственного человека. То, что она иногда придумывала, преувеличивала или скрывала какие-то факты своей жизни, чтобы приблизиться к своим целям или представить в более выгодном свете публичный имидж, могло, вероятно, частично быть обусловлено опытом, полученным ею во время жизни в России. Особенно, учитывая еврейский фактор, ведь разнообразные мелкие уловки были средством выживания для целых поколений русских евреев. Она прояснила этот момент, находясь в среднем возрасте, когда сказала своим друзьям, что обязательство быть правдивым заканчивается в ситуации, где аморальное поведение окружающих делает правду опасной для собственных интересов личности. Вне всяких сомнений, она рассматривала закрытые границы России как нечто несправедливое и аморальное, но в последующей жизни она позволяла себе подобные уловки и по некоторым другим причинам.
Полностью сконцентрировавшись на своих собственных задачах и целях, Рэнд уделяла очень мало времени общению с родственниками. Когда ее спрашивали о том, как живет семья в России, она либо давала очень краткие ответы, либо выдавала продолжительные рассказы о зверствах большевиков. Члены чикагского клана были очень озадачены поведением своей странной новой родственницы. Они начали спихивать ее друг другу на руки, поскольку ни одна из семей не могла долго выносить ее причуды. К концу лета их терпение лопнуло.
Но Рэнд в любом случае собиралась уехать из Чикаго. Она чувствовала себя крайне неуютно в замкнутом еврейском мирке, где обитали ее родственники. С того момента, как Айн прибыла в Нью-Йорк, почти все, с кем она общалась, были евреями. Настоящую Америку она представляла себе не так. Ей очень хотелось вырваться из тесного национального анклава своей обширной семьи и как следует изучить ту самую страну, о которой так возвышенно мечтала, живя в России. Портные купили ей билет на поезд до Голливуда и дали сто долларов на первое время. Уезжая, Рэнд пообещала им автомобиль «Роллс-Ройс» в порядке благодарности за помощь.
Незадолго до того, как уехать из Чикаго, она описала свои впечатления об Америке в письме, адресованном ее неразделенной любви, Льву Беккерману. «Я настолько американизировалась, что уже могу ходить по улицам, не задирая голову, чтобы смотреть на небоскребы, – писала она ему. – Я сижу в ресторане на очень высоких стульях, как в футуристическом кино, и потягиваю фруктовые коктейли через трубочку». «Американцы много шутят и почти ничего не воспринимают всерьез», – радостно писала она. В письме также нашла отражение и ее целеустремленность. «Единственное, что мне остается – это расти, – писала она, – что я и делаю со свойственной мне прямолинейной решительностью». Она надеялась, что Лев изыщет способ уехать из России и однажды приедет к ней. Она обещала встретить его на вокзале, даже если он приедет в 1947 году, а она к тому времени станет величайшей звездой Голливуда». Ответил ли Беккерман на то послание, остается неизвестным.
Глава 4
Голливудские грезы
В России она представляла себе Голливуд как своеобразный слепок земного шара, где можно встретить людей абсолютно любой национальности и любой социальной страты. Элегантных европейцев, энергичных деловых американцев, дружелюбных африканцев, тихих китайцев и даже разнообразных дикарей из дальних колоний. Профессоров из лучших школ, фермеров и аристократов, людей всех профессий и возрастов. На деле же Голливуд довольно сильно отличался от того образа, который можно было составить себе, опираясь на созданные здесь произведения. Писатель Натаниэль Уэст называл это место «помойкой грез». Но Рэнд очень мало знала о темной стороне киноиндустрии. Для нее прибытие в Голливуд в 1926 году стало путешествием в ту самую волшебную страну, о которой она мечтала, живя в России. Время приезда было очень удачным – в середине двадцатых годов кинематограф все еще был немым, и Рэнд могла писать сценарии даже несмотря на свое поверхностное знание английского. Диалоги, которые появлялись внизу экрана в виде субтитров, не требовали глубокой проработки – они должны были быть краткими и простыми.