Кто тебя предал?
Шрифт:
Не знала Иванна ни этих, ни других слов, которыми обменялись на прощание Дмитро Каблак и ее суженый Роман Герета.
КАБЛАК ДЕЙСТВУЕТ
Радостная, ликующая приехала она во Львов: Иванна хотела узнать, где находится студенческое общежитие и когда начнутся занятия.
В нарядном цветистом платье шла она с чемоданчиком в руках по Академической аллее, и не один прохожий оглядывался на красивую девушку с густыми, длинными волосами, волнами сбегавшими на высокие плечи.
Иванна бывала во Львове и раньше, но никогда еще город не казался ей столь оживленным.
Мелькали последние лицеисты Львова в разноцветных шапочках-корпорантках. Угасающие пани то там, то здесь прогуливали по тротуару японских болонок, откормленных такс и тупомордых, лоснящихся от жира бульдогов. Навстречу Иванне попадались пожилые пенсионеры-эмериты в старомодных канотье, котелках, мелониках с тростями, украшенными монограммами. У ворот кое-где сидели старички, которые в своем облике сохранили верность не столько последним маршалкам Польши, сколько самому живучему из всех австрийских монархов: усы и бакенбарды у них были точь-в-точь как у императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа. А вот престарелый раввин вывел на прогулку воспитанников хедера, или талмуд-торы: на тонкие, рахитичные ноги подростков, перешагнувших сразу из детства в старость, были натянуты белые, до колен, чулки, а по их бледным щекам свисали черные пейсы.
Среди потока прохожих Иванна могла без труда различить новых и подлинных хозяев освобожденного города: молодых гуцулов в нарядных кептарях, веселых украинских девчат в национальной одежде, перед которыми Советская власть распахнула двери институтов и школ старинного города. И, понимая, что она теперь тоже относится к их числу, Ставничая еще уверенней шагала по бывшей улице Легионов, переименованной сейчас в Первомайскую.
Совсем другое зрелище предстало перед ее глазами. когда она увидела девушек с рюкзаками за плечами, в брюках и тяжелых лыжных ботинках, с распущенными волосами. Это были беженки из центральных районов Польши, занятых гитлеровцами, не пожелавшие остаться на территории, оккупированной фашистами. Весь их скарб теперь у них за плечами.
Из улицы Килинского донеслась уже полюбившаяся здесь «Катюша», песня, рожденная как раз в те времена. Ее пели красноармейцы; в полной выкладке, со скатками и котелками, они направлялись на главный вокзал. Молоденький лейтенант, то и дело ревниво оглядывая, как держат равнение его подчиненные, подавал команду: «Раз, два, три! Левой!»
Взгляды пешеходов невольно обращались к колонне, пересекавшей Первомайскую улицу. Одни смотрели на советских воинов с восхищением, другие со сдержанным любопытством. Третьи, в сапогах-«англиках», те, что долгими годами распространяли здесь сказки о «большевистских фанерных танках», о «колоссе на глиняных ногах»,— с плохо скрываемой ненавистью.
Паренек в домотканой куртке, с узлом, висящим на плече, обратился к пожилому человеку в старомодной крылатке:
— Простите, пане... Как пройти к университету имени Ивана Франко?
— К университету имени Ивана Франко? — ядовито переспросил старик.— Шестьдесят пять лет живу во Львове, но такого университета не знаю. Если же пану надо посетить университет Яна Казимира, тогда прошу повернуть налево и потом у «Народной гостиницы» — направо. А потом по улице Третьего мая налево...
И, учтиво приподняв шляпу «борсалино» с вогнутыми полями, старик поворачивает обратно, к Марьяцкой площади. Там, воздев руки к небу, между памятником Адаму Мицкевичу и отелем «Жорж», возвышается серая католическая мадонна.
Иванна улавливает в едком ответе пенсионера не только стремление старого мира сохранить свою власть над этим городом, но и тупое, заносчивое упрямство человека, не желающего подчиняться закономерному движению истории. Она обращается по-украински к озадаченному селянчуку с узлом:
— Пидемо разом, товарищу! Я покажу вам, де университет Ивана Франка...
В молчании подходят они к порталу университетского здания, украшенного аллегорическими изображениями Вислы, Днестра и Галиции. Когда-то здесь заседал галицкий сейм, затем польские власти отвели это здание под университет.
Иванна собиралась подняться в ректорат, но, увидев в вестибюле, с каким возбужденным вниманием, приподнимаясь на носки, читают списки принятых хлопцы и девушки, присоединилась к ним. Долго всматривалась она в списки, водя пальцем сверху вниз от фамилии к фамилии, но не находила там своей. Рыдание подкатывает к горлу. У, Ей чудится, что студенты и даже засевшие в нишах вестибюля князья Владимир Великий, Ярослав Мудрый, Мечислав и Казимир с насмешливым вниманием следят за ней.
Изменившись в лице, она не идет, а бежит по широкой лестнице на второй этаж. Она врывается в кабинет секретаря приемной комиссии. Навстречу ей из-за широкого дубового стола поднимается важный, полный сознания собственного достоинства и вместе с тем сдержанный секретарь. Он знаком предлагает девушке садиться, но она, растерянная, роется в своем чемоданчике и, достав оттуда извещение, протягивает его через заваленный делами стол.
Секретарь бегло прочел извещение и сказал:
— Дуже приємно, панно Ставнича!.. Будем знайоми! Дмитро Каблак. Ну и что же?
— Как — что же? — голосом, полным отчаяния, готовая разрыдаться, восклицает Иванна.— Но в списках меня нет!
—— И не будет! — заявляет Каблак и разрывает извещение.
В ужасе следит Иванна за тем, как белые клочки бумажки, разорванной загорелыми и волосатыми пальцами Каблака, падают в плетеную корзину. И кажется ей, что не извещение, а в клочья разорванная судьба ее летит туда, в мусор, смешиваясь с окурками и обломками сургучных печатей.
— Почему же? — простонала Ставничая.
— Есть причины!
— Но я окончила гимназию с отличием...
— Мало ли кто кончает гимназию с отличием,— прищурив хитрые глаза, протянул Каблак.— Сыновья графа Дзедушицкого или князя Сангушко. Разве они учились плохо?
Ничего решительно не понимая, Иванна воскликнула: /
— Но какое я имею к ним отношение? К чему такие сравнения? Я украинка, а это польские аристократы...