Кто тебя предал?
Шрифт:
— Почему выбор митрополита пал именно на вас?
— Меня порекомендовал ему мой старый сослуживец по австрийской армии, управляющий имениями митрополита инженер Андрей Мельник.
— Так называемый «вождь» украинских националистов?— улыбнувшись, спросил Садаклий.
Адвокат, не уловив оттенка иронии в голосе своего следователя, поспешно сказал:
— Один из вождей! Один из вождей! Ведь сейчас на этот пост претендует Степан Бандера. После известного путча молодых...
— Ответьте мне прямо, пане меценас,— величая Гудима-Левковича по-местному, как принято в Галиции называть адвокатов, и отчеканивая каждое слово, спросил Садаклий,— отец Теодозий вызвал Иванну в Кравчицы по наущению митрополита?
— Я думаю... его эксцеленция посоветовал это сделать...
— И одновременно сообщил в гестапо, что письмо отправлено? — спросил Садаклий.
— Вот этого я не знаю... Ей-богу, не знаю... С митрополитом я давно не виделся. Вот крест святой! — Адвокат снова осенил себя крестным знамением и взглянул на своды подземелья, как бы побаиваясь, не подслушал ли его слова кто-либо из каноников.
— Где находится отец Теодозий? — спросил Садаклий.
— Его эксцеленция поступил с ним очень милостиво. Вместо того чтобы направить отца Теодозия за его кощунственные выкрики по адресу немецких властей в тюрьму, митрополит объявил его умалишенным. Отца Теодозия отвезли в психиатрическую лечебницу на Кульпарков. Он находится там под присмотром отца Николы Яросевича.
— Кто такой Яросевич?
— Священник в каплице святого Иосифа. Он и живет там, на территории лечебницы,— сказал Гудим-Левкович, видимо желая расположить к себе следователя.
— А что значит это приглашение? — взмахнув письмом, спросил Садаклий.— Откуда вы знаете штурмбан-фюрера Дитца?
— О. я его знаю еще по австро-венгерской армии! — охотно признался Гудим-Ловкович.— Он ведь из-под Львова. Мы вместе с ним служили в «украинской галицкой армии», вместе с ним Киев ходили брать в девятнадцатом, да большевики надавали нам по шее.
— И Ганса Коха знаете? — спросил Садаклий.
— Ну разумеется! Он разведкой в «украинской галицкой армии» ведал. Его даже на переговоры с Деникиным командование посылало! — сказал адвокат.
— Поэтому, прибыв с немецкими войсками во Львов. он поселился в палатах митрополита? Не так ли?
— Совершенно верно! Ведь капитан Ганс Кох является одновременно и профессором теологии. Они старые друзья с митрополитом.
— Куда же и по какому поводу приглашает вас штурмбанфюрер Дитц? — спросил Садаклий.
— Сегодня вечером, в ресторане «Пекелко». он празднует день своего рождения. Мы старые комбатанты...
— Но ведь ресторан «Пекелко» только для немцев — «нур фюр дейче»? — пошутил Журженко.
— Пан Дитц человек без предрассудков. Долгие годы он прожил с нами и понимает, что без дружбы с галичанами ему придется плохо,— сказал Гудим-Левкович,— он будет слеп.
— Кто там будет еще, кроме именинника? — Садаклий опять посмотрел на конверт.
— Коллеги. Друзья...
— Какие коллеги?
— Ну, из гестапо... Из зондердинста... Из криминаль-полиции.
Садаклий встал и потянулся, как бы разминаясь. Потом он позвал в соседний отсек молчавшего во время допроса Голуба, Журженко и Щирбу. показав Зубарю знаком на адвоката. Когда они очутились в стороне от главного подземного зала, Садаклий тихо спросил Голуба:
— Вы хорошо знаете расположение ресторана «Пекелко»?
— Как свои пять пальцев! Сколько раз канализацию там прочищал! Харчили меня за это бесплатно на кухне!
— Есть у меня идея, друзья,— тихо сказал Садаклий.— А что, если и нам поздравить штурмбанфюрера?
...Был пасмурный душный вечер. К ресторану «Пекелко», расположенному в подвале дома на углу Пекарской и площади Бернардинов, подъезжали «мерседесы» и «хор-хи», «оппель-адмиралы» и маленькие «оппель-кадеты», старомодные «стейеры». Расфранченные гости, выходя из машин, стягивали лайковые перчатки и поглядывали на затянутое черными тучами, мрачное небо, озаряемое за аэродромом Скнилов быстрыми зарницами — предвестниками близкой грозы.
У входа неоновый бес с вилами синей стеклянной рукой приглашал гостей в «преисподнюю». Гости чинно проходили и подавали швейцару в золоченой ливрее свои приглашения.
Тот внимательно вчитывался в них и учтиво распахивал перед каждым новым гостем решетчатые двери. Лестница круто спускалась вниз. По бокам ее, на масляных стенах, были намалеваны развлечения пьяных грешников в аду. Громкие звуки фокстрота «Розамунде», столь любимого немцами, вырывались всякий раз и на улицу, как только швейцар открывал дверь.
Из длинного черного лимузина «майбах» вышел виновник торжества Альфред Дитц, ведя под руку свою любовницу, светловолосую Лили фон Эбенгард. После того как он спустился вниз, к подъезду ресторана подкатил фаэтон на дутых резиновых шинах. С его подножки соскочил человек, одетый в несколько старомодный костюм и котелок-«мелоник», какие носили в начале этого века зажиточные люди в Галиции. Оглянувшись и дав знак вознице, чтобы тот задержался, новый гость подошел к швейцару и, показывая ему конверт с приглашением. сказал:
— Я секретарь адвоката Гудим-Левковича. Мой шеф — давний друг господина штурмбанфюрера Дитца, к сожалению, внезапно уехал к больной жене в Перемышль и не может присутствовать на сегодняшнем торжестве. Он написал здесь письмо с поздравлениями и извинениями господину Дитцу и передает ему маленький подарок ко дню рождения. Отнесите, будьте добры, этот пакет господину Дитцу! А это вам, за услуги! — С этими словами посетитель протянул швейцару сто — не оккупационных, нет, а настоящих! — имперских марок, имеющих хождение по всей Германии, и тяжелую коробку довоенного еще шоколада фабрики «Бранка», перевязанную атласной лентой.