Кто-то из вас должен умереть! Непридуманные рассказы
Шрифт:
– Ну, пенсионеры, вы даете! И кто она? Тоже пенсионерка союзного значения? Или на молоденькую потянуло?
– Была молоденькая… Когда-то…
– Кресало, вы можете по-человечески объяснить?
– Да я объясняю! Мы с Гвоздюком, когда молодые были, за одной девкой ухлестывали. Девка была, гражданин следователь, самый сок! Что вдоль, что поперек…
Тут глаза Кресало, как показалось Абелин, даже затуманились.
– Но и вертихвостка, блин, была та еще. Она не только нам, а еще десятку парней головы морочила. Ну, вот Гвоздюк, когда мы уже самогону-то напробовались, и говорит: а Верка меня все равно больше любила! И так ему от этого хорошо стало… Аж весь замаслился, как блин! Ага, я ему говорю, любила она тебя, особенно когда мы с ней на ноябрьские на чердаке вдвоем пристроились! Уж так, говорю, любила, прямо по-всякому… Ну, тут он прямо озверел и на меня с кулачищами… А я вижу, деваться некуда, он-то всю жизнь сильнее меня был, ну и успокоил его – тубареткой по башке.
– Табуреткой, – автоматически поправил его Абелин, на которого рассказ старого зануды произвел сильное впечатление.
– Так я и говорю – тубареткой, – согласился Кресало.
– Ну и что с ней стало? – спросил заинтригованный Абелин.
– С Веркой, что ли? А что с ней, вертихвосткой, могло стать? Выскочила замуж за ветеринара приезжего, ну и спились они оба – у того же спирту дармового было сколько угодно. Померла она давно, Верка… Вертихвостка чертова!
Абелин с изумлением и невольным уважением смотрел на старого зануду, которого, как ему показалось сначала, уже ничего не интересовало в жизни, кроме теплых ботинков. А оказалось, что в нем бушуют страсти по женщине, которой давно уже нет на свете, и он готов драться за нее, как будто она все еще жива и от этого что-то зависит в его догорающей жизни.
– Что же вас в милицию понесло? Ведь вы уже сколько лет с Гвоздюком знакомы?
– Да лет пятьдесят, если не больше! А в милицию он из-за Верки пошел. Если бы мы, как обычно, из-за Ельцина или Сталина подрались, так он бы ни за что жаловаться не стал. А Верку, видишь, простить мне не может… Я вот думаю, может, он и не знал до сих пор, что мы с ней тогда на ноябрьские на чердаке? Со сколькими она путалась, но ему, понимаешь, главное было, чтобы не со мной… Да только было, друг ситный, давала она мне! И ничего тут уже не изменишь! – с нескрываемым торжеством заключил Кресало.
Еще какое-то время поудивлявшись силе старческого задора, Абелин наконец вернулся к исполнению служебных обязанностей.
– Так что было потом? Лейтенант Кардупа вам предложил заплатить за прекращение дела?
– Да нет, я к нему сам пошел, в тюрьму-то неохота… Добрые люди научили.
– Да уж, добрее не бывает.
– Говорю так, мол, так, сколько могу – готов заплатить. А он говорит: «Козлы вы старые с Гвоздюком! Песок уже сыпется, а все хорохоритесь!» Потом говорит: «Ладно, сделаю. Хотя Гвоздюк про тебя слышать ничего не хочет! Засужу, орет, падлу! Будет у меня всю жизнь на нарах париться!.. Что ты ему сделал-то, что он про тебя слышать не может?» Ну, я про Верку ничего говорить ему не стал. Поднимет, думаю, на смех!
– А чего же мне рассказали? – поинтересовался Абелин.
– Так вы – другое дело. Про вас люди только хорошее говорят, да я и сам сразу увидел, что вам довериться можно.
– Ну, ладно, проехали, – смутился Абелин. – Дальше что было?
– А дальше он говорит: я тебе помогу, потому как мне тебя жалко. Только дело это рискованное, нас сейчас прокуратура очень плотно пасет… Ну, это я так понял. Он же, Кардупа этот, проклятый, так говорит, что его без бутылки не поймешь. Ты, говорит, стал «козлом опущения»… Какого опущения? Почему?
– Он, видимо, имел в виду «козла отпущения», – разгадал милицейское умозаключение Абелин, в которой раз подивившись неожиданной тонкости его мыслей. – Так говорят про того, на кого сваливают всю ответственность за происшедшее.
– Ну, это-то я знаю. Хотя вот почему, интересно, именно козел, а не баран?
– Потому что в Библии описан древнееврейский обряд возложения грехов всего народа именно на козла. Священнослужитель возлагал на козла руки в знак того, что все грехи переходят на него.
– А потом что с этим козлом было? – заинтересовался древней историей любознательный Кресало. – Жарили и съедали что ли? Вместе с грехами? Опять в себя их запускали?
– Нет, после возложения грехов козла изгоняли в пустыню.
– Ага, это как в ссылку примерно…
– Вероятно. Но давайте вернемся к вашему разговору с лейтенантом Кардупой!
– Ну, да, вернемся… А чтобы, значит, не быть «козлом опущения», говорит, надо, как положено, «дать на лапоть»…
– На лапу?
– Да нет, он, проклятый – именно «на лапоть» сказал. Шутка, видно, у него такая.
– Понятно, но сути дела это не меняет. Продолжайте, Кресало!
– Так я, говорю, для того и пришел. А он говорит: а вдруг ты, сука переметная, утереть очко мне хочешь? Нет у меня к тебе сердечного доверия – заложить можешь запросто… Поэтому сделаем так. Ты круглую поляну в городском парке знаешь? Там у пивного павильона две березы растут? Приходишь туда сегодня в полночь и залазишь на верхушку одной. Потом подхожу я и забираюсь на верхушку другой… А потом мы оба начинаем деревья раскачивать, и когда верхушки приблизятся, ты передаешь мне деньги. Только смотри, говорит, чтобы тебя никто не видел! А то сразу на нары оформлю – будет тебе шиворот и выворот! А еще все время каким-то прапорщиком меня пугал. Хрюков его фамилия. Видать, полный разбойник!
Абелин слушал Кресало со все нараставшим изумлением и недоверием. В полночь лезть на деревья, а потом раскачивать их… И зачем? Но, с другой стороны, представить себе, что Кресало мог придумать такое, тоже было трудно.
– Ну, пошел я, значит, в полночь в парк. Страху натерпелся! Там ночью, как на кладбище, того гляди покойники повылазят! И главное, дождь идет, ветер поднялся, не видать ни бельмеса… Ну, думаю, попал! А куда деваться? В тюрьму неохота! В общем, нашел я эти березы. Расстояние между ними действительно небольшое, достать можно. Но, с другой стороны, ветер, мотает их то туда, то сюда… Но деваться некуда, натаскал я кирпичей под одну, чтобы лезть удобнее было, перекрестился и полез. Темно, мокро, сучья царапают, ветки по морде хлещут, а я лезу башкой вперед, ничего не соображаю… Вот так всю башку и расцарапал!
Тут Кресало наклонил для убедительности голову, и Абелину стало ясно происхождение синяков и царапин на его черепе.
– В общем, как долез до верхушки, не помню, но долез. Обхватил ствол руками и ногами, чтобы не сверзиться, сижу дурак дураком. Хоть куковать начинай. Долго сидел, ну, думаю, обманул Кардупа проклятый, пошутил надо мной, а я, старый мерин, поверил… А как вниз буду спускаться, даже представить страшно. И тут кто-то из кустов вылазит. Смотрю – он. Эй, говорит, мужичок, ты чего середь ночи на дерево залез? Лунатик что ли? Какой, к черту, лунатик! Я это, таварищ лейтенант, кричу, Кресало! По общему делу!