Кто убил Паломино Молеро?
Шрифт:
– Не надо беречь мое время, – сказал лейтенант.
– Я признателен вам за то, что об этом вы не упомянули в своем рапорте, – с трудом вымолвил наконец полковник.
– Вы про дочь? – тихо спросил лейтенант. – Про ее намеки на ваше с нею сожительство?
– Благодарю вас, что вы не упомянули об этом в рапорте, – окрепшим голосом повторил отец Алисии Миндро. Он снова провел ладонью по губам. – Не за себя благодарю. Репортеры устроили бы вокруг этого форменный шабаш. Я так и вижу газетные заголовки, на нас вылили бы целые ушаты грязи. – Он снова покашлял, справился с дыханием, с заметным усилием заставил себя казаться спокойным. – Девочку надо оградить от скандала. Любой ценой.
– Я должен вас предупредить, господин полковник, – сказал
Он замолчал, потому что полковник сделал нетерпеливое движение.
– Я не знал, разыщу ли вас, и потому оставил вам под дверью участка записку, – проговорил полковник, явно желая на этом закончить.
– Понятно, – сказал лейтенант.
– Доброй ночи, – отрывисто бросил полковник.
Однако он не ушел. Литума видел: он повернулся, сделал несколько шагов к морю, остановился и замер перед необозримой, серебрящейся в лунном свете гладью. Маяк вспыхивал и гас, на мгновение выхватывая из темноты его невысокую, напряженно выпрямленную, обтянутую хаки фигуру: полковник не поворачивался, дожидаясь, когда они уйдут. Литума поглядел на лейтенанта, а тот растерянно поглядел на него. Потом лейтенант знаком приказал уходить. Так и не промолвив ни слова, они двинулись прочь. Песок заглушал их шаги, Литума чувствовал, как глубоко увязают в нем его башмаки. Они прошли мимо неподвижной спины полковника – снова ветер взъерошил его редкие волосы – и, огибая вытащенные на берег лодки, побрели к смутным пятнам домиков на окраине Талары. Уже на улице Литума обернулся. Полковник стоял на прежнем месте, у самой воды. Тень его была чуть светлее окружавшей его тьмы. Вдалеке, у самого горизонта, мерцали желтые огоньки. Где там баркас дона Матиаса? Он всегда говорил, что хоть ночи стоят теплые, но в открытом море непременно зябнешь, а потому не грех взять с собой на лов бутылочку горячительного.
Талара была пустынна и безмятежна. Ни в одной из оставшихся позади деревянных хибарок свет не горел. Литуме о стольком надо было расспросить лейтенанта, но он, скованный смешанным чувством неловкости и печали, не решался раскрыть рот. Правду ли сказал им полковник? Похоже, что правду. Значит, он, Литума, не ошибся, сочтя Алисию тронутой. Краем глаза он иногда посматривал на лейтенанта: тот с отсутствующим видом нес гитару на плече, словно винтовку или мотыгу. Что он видит в такой тьме в своих темных очках?
Когда раздался этот звук, Литума вздрогнул, хотя и ждал его. Быстро смолкнувшее эхо сломало недолгую жуткую тишину. И опять все стало немо и безмятежно. Литума замер и поглядел на своего начальника, а тот, чуть помедлив, зашагал дальше.
– Господин лейтенант, – Литума рысцой догнал его. – Разве вы не слышали?
Лейтенант продолжал идти, глядя прямо перед собой. Он даже ускорил шаг.
– Что я должен услышать, Литума?
– Выстрел! – семенил с ним рядом полицейский. – Там, на берегу. Разве вы не слышали?
– Я слышал какой-то шум, который может означать все что угодно, – нравоучительно изрек лейтенант. – Может быть, это пьяница пукнул. Может быть, у кита отрыжка. Да мало ли что может быть! Никаких доказательств, что это выстрел, нет.
Сердце у Литумы затрепыхалось. Весь он облился потом, почувствовал, как влажными стали лоб и рубаха на спине. Спотыкаясь, он в ошеломлении шел рядом с лейтенантом и ничего не понимал.
– Мы не пойдем туда, значит? – ощущая, что голова его кружится, спросил он чуть погодя.
– Куда туда?
– Туда, на берег, удостовериться, что это не полковник Миндро… – пролепетал он. – Значит, это и в самом деле был не выстрел?
– Скоро узнаем, Литума, – сжалился наконец лейтенант. – Скоро все узнаем. Он стрелял, не он стрелял – все выяснится. Экий ты торопыга. Подожди. Явится какой-нибудь рыбак или просто бродяга и известит нас. Покончил ли господин полковник с собой, как тебе представляется, или нет. Так что терпи, пока не дойдем до участка. Может, там мы и раскроем тайну, которая так тебя мучает. Ты ведь слышал – полковник оставил нам записку.
Литума, ничего не отвечая, продолжал идти рядом. Из боковой пустынной улочки донеслось хрипение радиоприемника – кто-то крутил ручку настройки. На террасе отеля «Ройаль», завернувшись в одеяло, склонив голову на перила, безмятежно похрапывал сторож.
– Так вы, стало быть, полагаете, что он оставил нам свое завещание? – спросил Литума, когда они уже подходили к участку. – И стало быть, он знал, что после разговора с нами пустит себе пулю в лоб?
– Как же медленно до тебя доходит, друг мой Литума, – вздохнул лейтенант. И похлопал его по плечу ободряюще. – Но ничего, похоже, ты начинаешь соображать. Верно я говорю?
Дальше, до того облупленного и ветхого дома, где размещалась полиция, они шли молча. Лейтенант забрасывал Главное управление гражданской гвардии рапортами, утверждая, что, если не будут приняты срочные меры, потолок рухнет ему на голову и что заключенные только из вежливости или из сострадания к властям не разбегаются из камер, ибо стены их источены жучком и прогнили до основания. Ему всякий раз отвечали, что как только будет утвержден бюджет, на ремонт его участка выделят ассигнования. Луна скрылась за тучей, и, чтобы отпереть замок, пришлось зажечь спичку. Лейтенант, как всегда, довольно долго возился с ключом. Потом зажег еще одну спичку и стал шарить сперва на пороге, потом подальше, но тут спичка догорела до пальцев, и, выругавшись, он дунул на нее. Литума кинулся за лампой и принялся зажигать ее, на что ушло много времени – руки его не слушались. Наконец вспыхнуло пламя: красный язычок с синей сердцевиной заметался из стороны в сторону, а потом выпрямился. Обнаружился конверт: он торчал из щели. Литума видел, как лейтенант, присев на корточки, осторожно, как нечто хрупкое и бесценное, поднял его с пола и взял в руки. Литума наперед угадывал все, что сейчас сделает лейтенант, и ни разу не ошибся: вот он сбил фуражку на затылок, снял очки, уселся, широко расставив ноги, на край письменного стола и, очень бережно распечатав конверт, двумя пальцами извлек из него белый полупрозрачный листок бумаги. Литума увидел строчки аккуратных букв, заполнявших всю страницу. Он поднес лампу поближе, чтобы лейтенант мог читать без помехи. Он с беспокойством следил, как медленно двигаются глаза лейтенанта слева направо и опять слева направо и как мало-помалу наплывает на его лицо выражение озабоченности или неудовольствия или того и другого вместе.
– Ну что? – спросил он, сочтя, что лейтенант дочитал.
Вместо ответа лейтенант выругался. Рука его, державшая белый листочек, опустилась на колено.
– Застрелился? – спросил Литума, тянясь за листком. – Позвольте глянуть, господин лейтенант.
Лейтенант протянул ему бумагу и, пока Литума читал и перечитывал ее, веря и не веря, понимая и недоумевая, сказал:
– Он не только застрелился, Литума. Он сначала еще застрелил Алисию.
Литума, вскинув голову, уставился на своего начальника. Он не знал, что тут нужно говорить, что надо делать. Лампа была у него в левой руке, и, судя по тому, как плясали огромные тени на потолке и на стенах, рука эта сильно дрожала. Лицо лейтенанта исказила гримаса: Литума видел, как он моргает и жмурится, словно от режущего света.