Кто убил президента Кеннеди?

Ефимов Игорь Макарович

Именно это имел в виду президент Джонсон, когда, уговаривая судью Уоррена (которого он, наверняка, посвятил в тягостную тайну), употребил оборот «стране грозит утрата доверия» (см. выше, стр. 23). Во время этого же разговора президент говорил об угрозе войны и о том, что он, как главнокомандующий, приказывает судье — бывшему солдату — вернуться на службу и выполнить свой долг. Именно поэтому судья Уоррен согласился на предложенную ему роль с таким тяжелым сердцем, именно поэтому слезы блестели у него в глазах, когда он покидал кабинет президента. Но раз приняв на себя эту обязанность, он начал трудиться не за страх, а за совесть и сделал все возможное, чтобы не дать правде пробиться на поверхность. Именно поэтому он отказался забрать Джека Руби в Вашингтон для дачи показаний, именно поэтому обрывал Джеральда Форда,

когда тот начинал расспрашивать Руби о его кубинских связях (см. выше, стр. 77).

Не был заинтересован в раскрытии правды и видный член Комиссии Уоррена, Аллен Даллес, — бывший директор Си-Ай-Эй. Ведь это под его руководством работники разведки завязали отношения с гангстерами, это при нем планировались первые покушения на Кастро, которые в конце концов спровоцировали кубинского диктатора на ответный удар.

Горе Роберта Кеннеди было таким глубоким, что некоторые авторы, описывая его, используют образы греческих трагедий. (Он, кстати, начал зачитываться ими в первые месяцы после гибели брата.) И, как и в греческих трагедиях, его горе было окрашено чувством вины и стыда. Ведь уже весной 1962 года он знал о готовившихся покушениях на Кастро и принял на веру заявление работников Си-Ай-Эй о том, что покушения прекращены. 9 декабря 1963 года биограф Роберта Кеннеди, Артур Шлезинджер, записал в своем дневнике такой разговор:

Я спросил его /Роберта Кеннеди/, возможно, бестактно, об Освальде. Он сказал, что не может быть серьезных сомнений в вине Освальда, но многое указывает на то, что он действовал не один, что заговор был шире и включал либо Кастро, либо гангстеров. ФБР считает, что он действовал один, но Маккон /директор Си-Ай-Эй/ думает, что стреляли двое.

Один лишь Эдгар Гувер, похоже, не был осведомлен об истинной подоплеке убийства и сбивал расследование со следа исключительно в своекорыстных целях. Он вложил в ФБР тридцать лет своей жизни. Стремясь придать этой организации облик легендарный, объявляя ее всевидящей, он заявлял, что подрывная деятельность в США подавлена, а организованная преступность — миф, созданный вражеской пропагандой. Признать, что, со всем своим всеведеньем, он проворонил заговор такого масштаба, было бы для него полным позором, крушением репутации. Уже через две недели после убийства его бюро сляпало отчет в четырех томах, сваливавший всю вину на Освальда и послуживший черновиком для Отчета комиссии Уоррена.

Видимо, Гувер воображал, что ловко водит за нос президента Джонсона, Комиссию Уоррена и ненавистного Роберта Кеннеди. На самом же деле они просто давали ему возможность вести его игру, потому что она способствовала достижению их главной цели: не дать позорной и тягостной правде стать достоянием общественного мнения. В этом они видели свой долг перед покойным президентом и перед страной. Правы они были или нет — другой вопрос.

Так как расследование велось при закрытых дверях, вся американская пресса в течение десяти месяцев могла получать информацию о самом сенсационном убийстве только из рук Комиссии Уоррена и ФБР. Когда журналист получает информацию такими крохами, он не может позволить себе роскошь критического подхода — он должен хватать и печатать то, что дают. Так и вышло, что десятки крупнейших газет, журналов и телевизионных компаний были шаг за шагом втянуты в орбиту официальной версии и продолжали бережно поддерживать ее и впоследствии (а заодно — и свою репутацию). Именно поэтому результаты расследования Комитета Стокса в 1978–1979 году, признавшего, наконец, что президент Кеннеди был убит в результате заговора, оказались практически замолчаны прессой и телевидением.

Таким образом, мы видим, что имели место не один, а два заговора: первый, рожденный злобой, подозрительностью и страхом и направленный на уничтожение президента Кеннеди, и второй, возникший из благих побуждений и нацеленный на сокрытие правды о его убийстве. Лишь трагическая ирония истории повернула эти два заговора таким образом, что в глазах многих серьезных исследователей они в течение двадцати с лишним лет выглядели как один.

Эта книга не ставит своей задачей разбирать моральные аспекты описанной драмы. Вправе ли Кастро был избрать убийство формой ответного удара, когда узнал, что американцы готовят покушения на его жизнь? Вправе ли демократическая страна включать убийство в арсенал борьбы с тоталитарными режимами? Одно ясно: открытость демократического общества никогда не позволит осуществить намеченное убийство с такой же эффективностью, с какой это может сделать полновластный диктатор. Поэтому, если не по моральным, то хотя бы по чисто прагматическим соображениям, демократическому правительству нет смысла марать себя планированием покушений. Это всегда обернется позором и поражением. Как пишет исследователь Генри Херт, несмотря на все планирование и разработки, направленные на. убийства иностранных лидеров, все имеющиеся документы, включая расследование, проведенное Сенатским комитетом /в 1975 году/, показывают, что Соединенным Штатам ни разу не удалось осуществить успешное покушение на какого-нибудь иностранного руководителя.

На примере сегодняшней политической жизни мы можем очень ясно видеть, что американские политики не поколеблются скрыть какие-то свои важные шаги от страны и народа. Администрация Рейгана считала, что помощь никарагуанским «контрас» необходима, и без шума пошла на прямое нарушение постановлений Конгресса, что привело к ирано-никарагуанскому скандалу, к увольнению Пойндекстера и Норта, к волне всевозможных расследований. В 1964 году, в случае вскрытия правды, демократическая партия не отделалась бы несколькими увольнениями. Удар по ее престижу был бы сокрушительным, и ее кандидат вряд ли смог бы снова попасть в Белый дом. Так что сейчас трудно решить, насколько мотивы Линдона Джонсона были корыстными и насколько диктовались заботой о предотвращении смуты в стране.

Другое дело — сегодня. В наши дни для тех, кто продолжает скрывать правду об убийстве президента Кеннеди, кто препятствует распространению правдивой информации об этой трагедии, оправданий не осталось.

Кто доискивался до правды?

Их объединяют расплывчатым понятием: критики Отчета комиссии Уоррена. Им посвящена эта книга, о многих из них рассказано на ее страницах. В подавляющем большинстве это рядовые американцы, которых далласская трагедия задела так глубоко, что они отказались принять утешительную ложь официальной версии. Забросив свои личные дела и налаженную жизнь, они погрузились в имеющиеся документы, стали сами опрашивать свидетелей, собирать по крохам правдивую информацию и публиковать результаты своих исследований в виде статей и книг. Приводимая в конце библиография — лишь малая часть того, что создано ими.

Поначалу американская пресса накинулась на них с какой-то несоразмерной яростью. Редакторы, обычно столь жадные до дискуссий, до столкновения полярных мнений, тут неожиданно и дружно приняли сторону Отчета. Какими только словами не поносили критиков, как только не издевались и не клеймили! Газеты и журналы охотно помещали интервью с защитниками Отчета, со следователями Комиссии Уоррена, и те не жалели красок, расписывая своих противников. Следователь Болл озаглавил свое опубликованное выступление так:

«Беспринципные журналисты лгут, передергивают и строят выводы на пустом месте». «Некоторые из выражающих сомнение, — писал он, — недостойны даже презрения». Огромный интерес читающей публики к работам критиков Либелер объяснял тем, что «все еще существует массовое умопомешательство толпы, как во времена крестовых походов, алхимиков и колдунов. Один автор написал ругательную книгу о критиках, которую озаглавил «Стервятники».

Большим разочарованием для критиков было расследование, затеянное прокурором Гаррисоном. Он так смело обвинял правительственные организации, Си-Ай-Эй и ФБР, что поначалу многие вообразили его доблестным рыцарем, защищающим правду. Прошло немало времени, прежде чем они поняли фальшивую суть этого «расследования».

Многие не были удовлетворены и результатами работы Комитета Стокса. Хотя Комитет признал наличие заговора, он все же заявил о своей беспомощности перед загадкой убийства президента. А каждый критик к тому моменту имел свою теорию, и каждый воспринял болезненно непризнание своей — выношенной и лелеемой — версии.

Характерная горечь прорвалась в письме ко мне одного из критиков, Пена Джонса:

«Мне почти семьдесят. Время уходить на покой. Но чувства мои сильны как прежде. Мы потеряли хорошую страну… В январе 1985 я, видимо, прекращу выпуск моего информационного листка /посвященного новостям расследования/. У меня просто не осталось средств… Убийцы победили. И мы потеряли нашу страну».