Кто в армии служил, тот в цирке не смеется
Шрифт:
– Значит так! Сейчас мы погрузимся в машину и будем медленно подъезжать к этому штабелю. Как только остановимся – борт должен быть открыт, и ящики должны укладываться в кузов. Норматив – пять минут! Ровно через пять минут борт должен быть закрыт, машина должна начать движение! Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!
Стратег, блин! Ну, как основательно подошел к делу! И, действительно ведь, сидел в кузове вчера, время засекал… И ящик неспроста взвесил…
Тренировки продолжались три дня… С утра и до вечера… Макарыч,
– Становись! На сегодня – хватит! Завтра поедем в колхоз. Если крестьяне поймут, что происходит раньше, чем машина с грузом начнет движение – норматив будет две с половиной минуты, и отрабатывать вы его будете долго и упорно! Вопросы есть? Вопросов нет! Р-разойдись!
Утро… По краю поля медленно едет 130-й. Через равные промежутки стоят штабеля с помидорами, колхозники не торопясь, подтаскивают ящики… Макарыч орлиным взором высматривает подходящий штабель… Наконец, один штабель привлекает его внимание:
– Тормози!..
Такое впечатление – услышал его не я, а сказано было негромко, но бойцы, сидевшие в кузове… Едва зашипел воздух в тормозной системе, борт был откинут, и бойцы с немыслимой скоростью уже начали швырять ящики в кузов, когда машина еще не закончила движение. По-моему, не прошло и пяти минут, как «зилок» был погружен, борт захлопнут, и грузчики сидели в кузове. Колхозники, похоже, ничего и заметить не успели… Воодушевленный дебютом, Макарыч разрешил "Бригаде УХ!" до конца дня отдыхать, но на следующее утро вновь выгнал их на тренировку, заявив, что "…тренировка – залог победы!", и расслабляться он им не позволит!..
В результате нескольких рейдов, Макарыч обеспечил, помимо себя и остальных прапоров, почти всё вышестоящее начальство первоклассными овощами, какую-то часть загнал, какую-то выменял, что-то было засолено и находилось в подвале, который хозяйственный Макарыч оборудовал под погреб… Последняя машина были разгружена в столовой мелькомбината, производящего то ли комбикорм, то ли еще что-то подобное… Довольный Макарыч заявил, что за это нам дадут сварочный аппарат…
Утром мы приехали на упомянутый завод. Макарыч куда-то сбегал, с кем-то выпил, вернулся, распространяя аромат чеснока и водки, и работяги, под руководством, по-видимому, его собутыльника, погрузили в кузов довольно новый сварочный аппарат.
– Ну, спасибо!
– Да на здоровье! Приезжай ещё!
– А это что у тебя? – Макарыч уставился на кучу дюралевых труб, диаметром примерно сантиметров тридцать, и длиной метра четыре, – Я возьму парочку?
– Бери…
Вместо парочки Макарыч кинул в кузов штук шесть, затем, скомандовав мне закрыть борт, тепло попрощался со своим собутыльником.
– Поехали!
– Тащ прапорщик! Ну, аппарат нам давно нужен… А трубы-то на что?..
Взгляд, которым окинул меня Макарыч, не поддается никакому описанию… В нем было всё… И взгляд этот, и слова, сказанные мне тогда, я, наверное, буду помнить до конца своих дней. Выдержав, поистине «мхатовскую» паузу, Макарыч изрек:
– ЕСЛИ БЫ Я
Добавить к этому нечего… Прапорщик..
* * *
Солнышко сияет, музыка играет…
– Слухай задачу: Завтра с утра поедем в Смолянку. Там для нас в Доме офицеров наглядную агитацию нарисовали, надо забрать и к понедельнику установить! Вопросы есть?
Макарыч сплюнул и вполголоса выругался – в адрес замполита, судя по всему. Ни ему, ни мне ехать за двести километров по июльской жаре не было никакой радости. Замполита это, естественно, никоим образом не волновало, выступать – себе дороже, а посему рано утром мы выехали по направлению к Шкотово.
Смоляниново (Смолянка) являл собой маленький поселок при узловой железнодорожной станции, по левую сторону которой располагались тыловые службы флота, а по правую какая-то мотострелковая дивизия. Дом офицеров, однако же, был огромен и по архитектуре своей напоминал московский Дворец съездов.
Макарыч вышел из служебного входа Дома офицеров явно не в духе. Наглядная агитация, за которой мы сюда и явились, еще не была готова. То есть, готова – то она была, но сохнуть ей оставалось как минимум до следующего утра. На звонок Макарыча замполиту было отвечено, чтобы ждали, пока высохнет. На довольствие нас, естественно, никто ставить не собирался. Макарыч, не переставая материть замполита, забрался в кабину и скомандовал мне ехать в пристанционный поселок, где у него, как, наверное, в любом населенном пункте Приморского края, кто-то знакомый жил. Знакомый был дома, Макарычу очень обрадовались, он тоже успокоился и разулыбался, увидев в углу большую бутыль, судя по всему, с самогоном. Мне был выдан сухпай в виде куска сала, буханки хлеба и пары банок гречневой каши с тушенкой:
– Поедешь в Дом офицеров, найдешь там прапорщика Денисенко. Скажешь, кто ты есть, он найдет, куда тебя пристроить. Вопросы есть?..
Денисенко привел к местному художнику, поручив тому приютить меня до утра. Парня звали Лехой, оказалось, что он к тому же из Ленинграда, считай – земляк. Дело уже шло к вечеру, я выгреб из карманов всю наличность, Леха в свою очередь, извлек из-за портрета какого-то военачальника мятую трешку. Отсутствовал он недолго, и результатом явилась большая бутыль железнодорожного шила. От авиационного оно отличалось желтоватым цветом и запахом то ли масла, то ли солидола… От Лехи я и услышал тогда эту историю:
С новым пополнением к нам прибыли двое музыкантов. Лева и Вова. Музыкантов настоящих. Лева, маленький носатый еврей, окончил институт культуры имени Крупской по классу хорового дирижирования. Вова вылетел из музыкального училища, где обучался игре на духовых и ударных инструментах. Причем, вылетел с последнего курса. Не знаю, что нужно было отмочить для этого. Видимо, что-то из ряда вон выходящее…
Естественно, директор Дома офицеров был несказанно рад этому приобретению, потому что музыкантов, как таковых, в его распоряжении не было. Были бойцы, умеющие играть, что им покажут, нот, естественно, толком никто не знал, и три марша, не считая похоронного, которыми "жмуркоманда" услаждала слух личного состава, навязли в ушах у всех. Посему, появление профессионалов от музыки очень обрадовало директора, подполковника Турбина.